он прижал его к стене
Райская птичка (СИ) (60 стр.)
Обнажённая грудь чуть касалась его. Легко тёрлась при каждом малейшем движении. Невероятно возбуждало. Обоих.
Но там снова оказались его губы, а руки переключились на бедра. Легко касались внутренней их стороны. Мучительно ползли вверх. Мягко задевали. Очень нежно.
Его губы стали настойчивыми, пощипывали шею, язык горячо прикасался. Каждый раз сладко и тягуче. Трепетно и требовательно.
Он целовал её шею. Плечи. Хаотично, не прокладывая дорожек. Зажигал огоньки. Как только прикасался губами, она вздрагивала, обнажая своё желание. Влажные губы и тёплый ласковый язык. Очень чувствительно. Почти нестерпимо. Она вся покрылась мурашками от удовольствия. Разгорячилась, требуя большего. И тогда прижалась к нему сильнее, чтобы ощутить крепость его тела, тепло, жар, бегущий по венам. Прижалась, обхватила его, чувствуя под руками крепкие напряжённые мышцы.
Когда он снова сделал это – прихватил губами кожу, касаясь языком, она вздрогнула, и с губ сорвался мягкий стон.
Она сползла на край стола, прижалась крепче, обхватив его бёдрами.
— О, да. Ты услышишь, я обещаю. – Он не дал ей вздохнуть. Вернулся к её губам. Приоткрыл их своими и без труда мягко скользнул языком внутрь её тёплого рта. Поиграл с её языком. Попробовал его.
Целовать её одно наслаждение. Вечно целовать. Не опускать никогда.
И наслаждение только от одного поцелуя. Незабываемое. Нескончаемое. Губы её нежные, манящие, тёплые. За ними не просто Она; она – страсть, любовь…
Её дыхание стало совсем прерывистое.
Он целовал её долго. Не отрываясь. Потом дал короткую передышку и снова припал к жаждущему рту. Она уже не могла без него. Ей было мало. Ощущения становились всё острее. Удовольствие пронизывало от макушки до пят.
Ещё чуть-чуть и сердце совсем растает. Растечётся горячим потоком. Но этого наслаждения было мало. Это удивительно, но ещё не то. Хотелось того большего, наивысшего, которое нельзя описать никакими словами.
Он обнял её так крепко, как она хотела. Жёстко. Грубовато. Стиснул, прижав к себе. Хотя с ума сходил лишь оттого, как её полная грудь прижимается к нему. Как трутся об него затвердевшие от возбуждения соски. Впитывал её наслаждение, возбуждался, боясь не сдержаться. Пил его как нектар, целуя её рот и глотая прерывистые короткие вздохи и редкие стоны, которые она не могла удержать.
Теперь он кусал её. Прихватил шею. Слегка. Плечо. Провёл кончиками пальцев по спине, потом ладонью. Ласково гладил. Снова прикусил плечо. Лизнул, прижимая её к себе.
От этих невесомых прикосновений… невыносимо. Бил прямо по оголённым нервам. Она подрагивала в его руках, и каждое движение было нетерпеливо. Руки, то гладили его широкую спину, то замирали. И она сама, поглощённая ощущением от его ласк.
Он стащил с неё рубашку. Это было то, что так необходимо именно сейчас. Кажется, тонкая ткань не давала дышать свободно. Свободно впитывать прикосновения и ласки. Ощущения. Теперь бы тесно прижаться к нему всем телом. Так сильно, как только было возможно.
Снова его ладони на спине. Вниз к ягодицам. Руки тёплые. Потом снова вверх едва касаясь. Она рефлекторно выгнулась, ещё сильнее вжимаясь в него. Сжал ягодицы.
Она высказывала нетерпение, сильнее льнув к нему грудью. Тогда он коснулся её. Легчайшие, как крылья бабочки прикосновения. Мягкие. Тёплые. По окружности вокруг соска. Сам сосок едва притрагиваясь. Не ладонью. Пальцами.
Она застонала. Возбуждало до предела. Внутри одна сплошная ноющая боль. И между ног такая же пульсация. Добралась до молнии на джинсах и спустила их с него. Сама была влажная, а он такой твёрдый и горячий. Она прижалась к нему, начиная подрагивать. Кажется ещё немного…
— Я хочу тебя слышать, Птичка…
— Слышать… Я уже не могу…
Она ждала его. Знала, как у них это бывает. Но этот поцелуй получился неожиданным, спонтанным, полным страсти и возбуждения. Ещё больше. Так что, в глазах потемнело, и голова закружилась. И ничего кроме единственного, вызывающего дрожь желания, чтобы он оказался внутри неё и успокоил это ноющее чувство во всём теле. Такой пронизывающий был этот поцелуй, такой чувственный и острый, от которого, если бы она стояла, подогнулись бы колени… и мурашки по всей коже. Все исчезло вокруг, кроме его губ и дерзкого языка, наполняющего её рот сладостным теплом… И хотелось… Только его так хотелось… Только он вызывал у неё такие ощущения… никто больше…
Спина коснулась холодного стола. Эта прохлада совсем не ощущалась только напомнила, что теперь она в горизонтальном положении. И жёсткость столешницы её не волновала. Все ощущения сконцентрировались на ноющей боли внизу живота и его прикосновениях, которые очередной порцией скручивали её в тугую пружину. В предвкушении сладостной разрядки она притянула его к себе. Он придавил её к столу всем телом. Она охнула от его тяжести и приятных ощущений. В ожидании…
Но он снова поцеловал её. Целовал. Покусывал и полизывал. Пока её восторженные вздохи не превратились в протестующие.
Когда его рука легла на грудь, плотно обхватив ту, она уже не наслаждалась прикосновениями. Уже мучилась и готова была скинуть его руки с себя. Он ослабил нажим и погладил её снизу вверх, лаская сосок. Потом подразнил его заострённым языком и втянул в рот. Чувствовал, как она задохнулась, выгнулась. И замерла, когда рука его медленно двинулась к пупку и вниз. Она застыла а ожидании, зная что уже терпеть долго не придётся. Была на пределе удовольствия. Прикрыла глаза, жадно втягивая ртом воздух. Кислорода отчаянно не хватало. Живот начал подрагивать, когда он погладил её между ног. Нежно потёр влажную промежность, слегка касаясь самого чувствительного места. Она застонала и подалась ему навстречу, стараясь помочь ему, не в силах терпеть эти мучительные ласки. Но он прекратил это, тут же услышав неразборчивый шёпот и возмущённый стон.
Нет, он не собирался лишить её удовольствия клиторального оргазма. Просто хотел почувствовать это по-другому. С помощью языка. Он более чувствителен и поможет ощутить каждый спазм удовольствия и малейшую дрожь. Он коснулся её языком там, мягко. Едва-едва… Он хотел впитать в себя эту непередаваемую волну возбуждения, что исходила от неё в этот момент. И впитал. Ощутил каждое подрагивание, когда наслаждение сотрясло её, вытягивая в струну. Она даже подалась вверх, застонав, пытаясь убежать – слишком было то остро и чувствительно. Но он сжал её и держал, пока последние искорки удовольствия не погасли.
Потом подтянул её к себе и поднял.
— Что ты сказала? – Его голос был с завораживающей хрипотцой.
Между грудей её скопилась испарина. Он прижался к её губам в крепком коротком поцелуе, потом развернул её спиной. Она оперлась руками на стол, но он чуть подтолкнул, и ей пришлось распластаться на нем.
Это очень даже хорошо. В руках и ногах она ощущала слабость. Двигаться совсем не могла. Он навалился на неё. Сильно и даже больно прижал её грудью к столу. Но боль эта была невероятно приятная. Тело отяжелело, и было подобно мягкой глине, из которой можно было слепить, что угодно.
Дал ей немного отдохнуть, поглаживая спину ладонью от основания до шеи. Потом приподнялся и, придерживая за ягодицы, вошёл. Глубоко. Издавая стон наслаждения. Она «проснулась» и привстала на руках, но он не дал, заставив её лежать на столе, опираясь на грудь. Прихватил шею зубами. Потом лизнул.
Сначала она ничего не почувствовала, так было все напряжено внутри. Изнылось. Изголодалось. Но потом он задвигался. Медленно. Поддерживая её за самый низ живота, надавливая и стимулируя, таким образом, её возбуждение. Она сжала руки в кулаки, потом раскрыла ладони, положив их на прохладный стол, через некоторое время, ощутив накатывающие волны удовольствия. Переживала их одну за другой, теряя ощущение реальности, будто купаясь в радуге. И только потом, позже почувствовала, что он затих. Вероятно тоже, достигнув своего пика наслаждения. И поняла, что улыбается, едва дыша под его массивным телом.
Глава 31
— Может сварить тебе кофе?
— М-мм… тем более, нет. – Он сцепил руки в замок, обхватив своё правое запястье, и крепче прижал её плечи к груди. Энджел скользнула руками по талии под пиджак и обхватила его.
Утро. Сонное. Спать хотелось как никогда. Но, как видно, только ей. Данте с утра был полон энергии.
Сдаётся, любовные утехи действуют на женщину и мужчину по-разному: первых – опустошают, вторых – заряжают энергией. Сексуальной тоже.
Была в полной уверенности, стоит ей хотя бы мысль пустить подобном направлении, он среагирует немедленно.
— А что тогда? – лукаво глянула, подняв лицо и разгоняя сгустившуюся дремоту.
Он прижал его к стене
Дамиан вылезал из нью-йоркского такси, когда увидел ее.
В отвратительном настроении, ставшем уже привычным за последние три месяца, он перестал замечать все, что имело хоть какой-то намек на красоту. Но мужчина должен быть мертвым, чтобы не обратить внимания на такую женщину.
Изумительна, была его первая мысль. Изогнутые темные очки широким черным мазком закрывали значительную часть ее лица, но нежная припухлость губ была столь многообещающей, что и монах забыл бы о своем монастыре…
Длинные волосы с мягким, каким-то шелковистым блеском. Смесь золота и шоколада, мягкими волнами падающая ей на плечи.
Высокая. Пять футов и девять-десять дюймов – рост модели. И эта манера носить одежду – мягкий кожаный блейзер, облегающие черные брюки и высокие черные сапоги – была такой, что казалось, будто женщина сошла со страницы журнала «Вог».
Несколько месяцев назад он удостоил бы ее не только взглядом. Он подошел бы к ней, улыбнулся и спросил, не собирается ли она тоже позавтракать в «Портофино».
Но только не сегодня. И вряд ли вообще в обозримом будущем, подумал Дамиан, сжав губы. И не имело никакого значения, как она там выглядит под своими темными очками.
Дамиан сунул таксисту пару купюр, захлопнул дверцу и шагнул на тротуар. И в тот же момент женщина сняла очки и посмотрела на него. Ее взгляд был спокойным и пристальным.
Она была не просто изумительна. Она была потрясающе эффектна!
Идеальной формы овальное лицо, высокие скулы, прямой аристократический нос. И совершенно невероятные глаза. Широко посаженные, глубокого зеленого цвета, с густыми длинными ресницами.
Он удивился, как быстро отреагировало его тело, но, в конце концов, у него уже несколько месяцев не было женщины. Пожалуй, этот период оказался самым продолжительным с тех пор, как вскоре после шестнадцатилетия, соблазненный одной из многочисленных любовниц отца, Дамиан был посвящен в тайны сексуальных отношений.
Но сейчас он уже не мальчик. Он – мужчина. Мужчина с холодным сердцем, твердо решивший не иметь дела с женщиной, как бы прекрасна и соблазнительна она ни была…
– Эй, приятель, здесь все-таки Нью-Йорк! Ты что же, думаешь, тротуар – твои частные владения?
Дамиан резко обернулся, готовый дать отпор наглецу и…
– Рейз, – улыбка осветила его лицо.
– Сам собой, во плоти, – блеснул зубами Лукас.
Улыбка Дамиана стала еще шире. Они хлопнули друг друга по рукам и коротко обнялись.
– Чертовски рад тебя видеть.
– Я тоже. Ну как, готов к обеду?
– Когда это я был не готов отобедать в «Портофино»?
– Да. Конечно. Я просто, я имел в виду… – Лукас откашлялся. – У тебя все в порядке?
– Тебе надо было бы тогда сразу позвонить. К тому времени, как я узнал об этом из газет, ну… об этой аварии…
– Я понимаю, как это тяжело. Потерять невесту…
– Я сказал, забудь об этом.
– Лукас. Я не хочу говорить об этом.
– Ну ладно, – сказал Лукас, силясь улыбнуться. – В таком случае… Я попросил Антонио оставить нам столик. Как в старые добрые времена, – улыбнулся Лукас.
Ничего уже не будет, как в старые добрые времена, подумал Дамиан.
Казалось, все здесь было, как раньше. Вот только разговор почему-то не заладился. А после двойных порций виски и водки оба вдруг надолго замолчали.
– Ну, – наконец нарушил молчание Лукас, – и что нового?
Дамиан пожал плечами.
– Ничего особенного. А у тебя?
– Да то же, что и обычно. На прошлой неделе был на Таити, Так сказать, спускал на пляже свое состояние…
– Порочная жизнь? – усмехнулся Дамиан.
– Что ж, кому-то надо жить и такой жизнью. Опять молчание. Лукас откашлялся.
– Я видел Николо и Эйми на прошлой неделе. На вечернем приеме. Всё сожалели, что тебя не было.
– Отлично. И их малышка – тоже.
Снова молчание. Лукас сделал глоток виски.
– Николо сказал, что он пытался дозвониться до тебя, но…
– Да. Я получил его сообщение.
– И я звонил тебе. В течение нескольких недель. Рад, что вчера ты наконец снял трубку.
– Я тоже, – кивнул Дамиан, как если бы это было на самом деле. Прошло десять минут, и он уже сожалел, что подошел к телефону и согласился на предложение Лукаса встретиться. Впрочем, подобные ошибки могут быть вовремя исправлены, подумал он и, взглянув на часы, сказал: – Дело в том, что у меня на сегодня еще кое-что намечено. Не уверен, что смогу остаться на обед. Конечно, я попытаюсь, но…
– Ничего у тебя не намечено. Ты просто ищешь повода, чтобы избежать вопроса…
– Почему ты ничего не сообщил Николо и мне, когда все случилось? Почему нам пришлось узнавать обо всем из этих чертовых газет?
– Это уже целых два вопроса, – холодно заметил Дамиан.
– Будет и третий. Почему ты не обратился к нам за помощью? По какой такой идиотской причине ты решил пройти через все сам, один?
– Ну хватит же, Дамиан! Ты же знаешь, о чем я. Потерять женщину, которую любил…
– Послушай, ты словно упрекаешь меня, что я за ней не уследил, – прервал его Дамиан.
– Бог мой, о чем ты? Просто мы с Николо об этом говорили и…
– Так вот чем вы были заняты? Сплетничали, будто пара старых дев…
Он увидел, как сузились глаза Лукаса. Конечно, с его стороны было нехорошо насмехаться над искренней заботой друзей, но сейчас он меньше всего хотел, чтобы ему сочувствовали.
– Мы беспокоились о тебе, – тихо сказал Лукас – Хотели помочь.
Дамиан расхохотался. Увидев, как растерянно заморгал Рейз, он резко наклонился к нему через стол и яростно зашептал:
– Помочь справиться мне с моим горем, ты это имел в виду?
– Нуда, черт! Почему бы нет?
– Вы бы могли мне помочь одним, – Дамиан чеканил каждое слово, – привести ко мне Кей.
– Да, – вздохнул Лукас. – Я понимаю. Я…
– Нет, – холодно сказал Дамиан. – Ты не понимаешь. Я вовсе не хочу, чтобы она снова была со мной, Лукас. Я просто сказал бы ей, что теперь знаю, кто она такая…
Они замолчали, увидев приближающегося официанта со следующей двойной порцией водки. Официант поставил стакан перед Лукасом и вопросительно взглянул на него.
– Еще виски, – кивнул Лукас, – двойное.
Они подождали, пока принесли виски. Затем Лукас наклонился вперед.
– Послушай, – сказал он мягко, – я знаю, тебе плохо. Твоя невеста, причем в положении. Пьяный водитель, узкая дорога… – Он поднял стакан и сделал большой глоток. – Должно быть, это очень тяжело… Я, конечно, не знал ее…
– Ты уже второй раз это говоришь, и ты действительно не знал ее.
– Да, но ты так быстро влюбился в нее и сделал ей предложение. И…
– Любовь тут совершенно ни при чем. Лукас ошеломленно уставился на него.
Дамиан пристально посмотрел ему в глаза. Может быть, виной тому было виски? Может быть, что-то во взгляде его старого друга? А может быть, образ той женщины возле ресторана, неожиданно всплывший в памяти.
Кто знает истинную причину? Но сейчас Дамиан был уверен только в одном: он устал хранить правду.
– Не я делал ей предложение. Просто стечение обстоятельств, как говорится… Она была беременна. Потом у нее случился выкидыш – так она сказала.
– Что ты имеешь в виду?
– Она… она никогда не была беременна. – Желваки заходили на его скулах. – Это все была ложь.
Лицо Лукаса побледнело.
– Черт! Она дурачила тебя!
Если бы Дамиан услышал хоть нотку жалости в голосе Лукаса, он тут же бы встал и ушел. Но жалости не было. Только возмущение и злость.
Неожиданно все здесь – звук голосов и приглушенный смех, тихий звон стаканов и клацанье столовых приборов – показалось ему совершенно невыносимым. Он встал, бросил на столик несколько банкнот и взглянул на Лукаса.
Он прижал его к стене
Миссис Дьюз потянула его за руку:
— Пожалуйста, пойдемте отсюда.
Кэр заглянул в глазок и притянул Темперанс к себе.
Она покачала головой, но ее сопротивление ослабело, когда он подвел ее к стене. По тому, как напряглось все ее тело, Кэр понял, в какой момент она увидела, что происходит внутри. Она стояла лицом к стене, и он встал позади нее.
Он наклонился к ее уху:
— Вам это нравится? — шепнул Кэр. — Вас это возбуждает?
Он чувствовал, как Темперанс, прижавшись к нему, дрожит, словно заяц в когтях ястреба. Внешне она была такой праведной, но Кэр знал, чувствовал частью своего ума или духа, ее греховные страсти, которые она так старалась скрыть. Ему хотелось проникнуть в эти скрытые глубины греха. Осветить их дневным светом и насладиться ими. Они были такой же частью ее, как и золотые искорки в глазах, и Кэр жаждал насладиться ее страстью.
— Давайте посмотрим дальше. — Он взял ее за руку, и Темперанс уже почти не сопротивлялась, и подвел ко второму глазку. Но комната оказалась пустой.
А вот следующая определенно была занята.
— Смотрите, — шептал он, прижимая ее к стене всем своим телом. — Что вы видите?
Темперанс покачала головой, но, тем не менее, прошептала:
— Он… он овладевает ею сзади.
— Как жеребец покрывает кобылу, — тихо сказал он, с силой прижимаясь к ее телу.
Она нервно кивнула.
Но она не захотела ответить ему.
Он отвел ее в сторону и проверил следующий глазок, тот, посмотреть в который им рекомендовала госпожа Пэнси. То, что он увидел, заставило его судорожно сглотнуть. Он повернулся и, ничего не говоря, подвел миссис Дьюз к глазку. Он почувствовал тот момент, когда она поняла. Ее тело напряглось, и она с силой сжала его руку. Он всем своим большим телом прижал ее к стене, не оставляя возможности сбежать, она была такой теплой и мягкой.
— Что вы видите? — шепотом спросил он.
Она затрясла головой, но он взял ее руки и, широко разведя их, накрыл своими ладонями.
— Скажите мне, — потребовал он.
Она сглотнула, и этот звук был слышен в тишине темного коридора.
— Женщина прекрасна. У нее рыжие волосы и белая кожа. — И?
— Она обнажена и привязана к кровати.
— Каким образом? — Он провел губами по ее шее. Темперанс была так близко, что он чувствовал ее запах. Запах женщины. Его охватило желание сбросить с ее головы этот простой белый чепчик, выдернуть шпильки из волос и спрятать лицо в ее локонах. — Скажите как?
— Ее руки связаны над головой и привязаны к изголовью кровати. — Ее голос был гортанным, тихим и чувственным. — Ее ноги широко раздвинуты, лодыжки привязаны к столбикам полога. Она совершенно голая, и ее… ее…
Она поперхнулась, не в силах произнести этого слова.
— Ее лоно, — подсказал Кэр, касаясь ее щеки. При этом слове его бедра инстинктивно постарались прижаться к Темперанс.
— Да, правильно. Она полностью раскрылась. Темперанс слабо вскрикнула, когда он провел языком по ее шее.
— О! — Темперанс набрала в грудь воздуха, пытаясь унять волнение. — Ее глаза завязаны шарфом.
— Он высокий, смуглый, и он полностью одет, даже не снял парика…
— Что он делает? — Кэр с нежностью прикусил ее ухо. Она тихо ахнула.
— Он стоит на коленях между ее ног, он… О Боже! Он мрачно усмехнулся:
— Он боготворит и поклоняется ее лону, не так ли? Он ласкает ее языком, целует, познавая ее вкус.
У Темперанс вырвался стон, она прижалась к нему, не пытаясь убежать, и Кэр торжествовал.
Он нежно облизывал изящный край ее ушка.
— А вам бы этого хотелось? Вам бы хотелось, чтобы я прижался губами к вашему местечку, касался бы вас, ласкал бы вас языком, упивался бы вами, пока вы не попытались бы сбросить меня, но я не отпустил бы вас. Я бы заставил вас лежать, широко раздвинул бы ваши ноги, ваше лоно открылось бы передо мной, и я ласкал бы вас снова и снова, я доводил бы вас до оргазма.
Она пыталась его оттолкнуть, но он наклонился и поцеловал ее руку, а его язык разжал ее губы и ворвался в ее рот с такой же грубой силой, с какой бы он сам овладел ею. Боже! Она наконец сдавалась, его маленькая мученица, и победа над ней была слаще меда.
Он просунул ногу между ее бедер так, что она невольно села на нее. Он ухватил ее юбки, задрал их вверх, стремясь лишь к одной цели. Он уже не сознавал, где они находились, кто была она, и кем был он. Все, чего он хотел, — это ощущения ее теплой влажной плоти. Хотел сейчас же.
Но Темперанс вцепилась ногтями ему в волосы и дернула их так неожиданно, что он вскрикнул от резкой боли.
Этого ей было достаточно. Она бросилась бежать по темному коридору, как заяц от ястреба.
Как он узнал? Или ее позор был клеймом на ее лице, и все мужчины видели его? Или он был колдуном, который умел разглядеть в женщинах чувственную слабость? Ибо она слаба. Ее ноги подгибались; внутри все таяло от постыдного желания. Она смотрела в этот ужасный глазок и описывала то, что видела там, и, Боже, ей это нравилось. Ужасные слова, которые он шептал ей на ухо, когда прижимался к ней, оставляли ее во власти возбуждения и похоти. Ей хотелось, чтобы он взобрался на нее, как жеребец, в грязном коридоре этого борделя.
Может быть, она уже потеряла рассудок?
Дверь во внешний коридор была не заперта. Она распахнулась от толчка, и Темперанс побежала вниз по лестнице. Позади нее раздавались тяжелые шаги лорда Кэра. Она пробежала квадратный маленький холл и услышала, как он споткнулся и выругался. Слава Богу! Что бы его ни задержало, это дало ей лишние секунды. Она открыла входную дверь борделя и бросилась в темноту.
От ветра у нее перехватило дыхание, и что-то маленькое, злобное и четвероногое перебежало ей дорогу. Она нырнула в узкий переулок, где её шаги эхом отдавались от древних каменных стен. Она бежала, не зная куда, не думая ни о чем, охваченная безумной паникой. Если Кэр поймает ее, он снова будет ее целовать. Он прижмется к ней всем телом, и она почувствует вкус его губ, почувствует его прикосновение и не сможет убежать во второй раз. Она не устоит, отдаваясь своей греховной натуре.
Нельзя этого допустить.
Переулочек выходил в какой-то двор. Она оглянулась и перебежала через него. Жар в груди душил ее, и Темперанс хотелось остановиться, но она заставила себя дышать спокойнее и обернулась. Во дворе было пусто. Голос Кэра слышался вдалеке.
Темперанс прокралась через переулок, свернула на боковую улицу, а затем в еще один переулок. Луна зашла, и стало темнее, Темперанс бежала так быстро и в такой панике, что теперь не могла определить, где находится. В зданиях, стоявших по сторонам, было темно. Она, снова бегом, пересекла улицу, страх подгонял. На минуту Темперанс остановилась в тени какого-то дома и посмотрела назад. Лорда Кэра нигде не было видно. Может быть, он отказался от погони? Если только… но это маловероятно…
— Дура! — прошипел он ей на ухо.
Она взвизгнула самым постыдным образом, но он до ужаса испугал ее.
Он схватил ее за плечо и встряхнул, а в его голосе слышался с трудом сдерживаемый гнев.
— Вы что-либо соображаете? Я обещал вашему брату, что буду охранять вас, а вы бежите и волей-неволей оказываетесь в самой опасной части Сент-Джайлса.
Он прижал его к стене
Он придавил ее своим телом. Фаллон отчаянно барахталась и извивалась под ним, тщетно пытаясь отыскать в себе остатки мужества.
— Смирись! — взревел он, — Покорись, проси пощады! Проси оставить тебе жизнь, Фаллон!
Она была не в состоянии выцарапать ему глаза, поэтому плюнула в лицо.
Его тело напряглось до такой степени, что Фаллон захлестнула новая волна ужаса. Его стальной взгляд, казалось, пронизывал ее насквозь. Она ощущала его каждой клеткой своего тела. Он крепко удерживал ее руку, его бедра прижимались к ее ногам.
Внезапно Аларик заломил ей руки над головой. Быстрым движением он разорвал верхнюю часть ее рубашки и поднял юбку выше пояса. Его рука коснулась обнаженной девичьей плоти, и Фаллон вскрикнула от отчаяния и удивления, ибо лишь сейчас полностью осознала его намерения и силу его желания.
Она дочь Гарольда, напомнила себе Фаллон. Гордая дочь Гарольда. Делон дарил ей нежные, целомудренные поцелуи, ни один мужчина не позволял себе быть с ней дерзким — кроме этого воина.
Да и он не позволял себе раньше такого!
В те моменты в давнем прошлом он никогда не был с ней столь груб. Она помнила его поцелуй, который обжег и воспламенил ее, но он не был жестоким. Сейчас же в глазах Аларика читалось не только желание, но и ненависть.
— Варвар! — прошипела она, широко раскрыв глаза, не в силах удержать слезы. — Варвар и ублюдок, гнусное нормандское отродье!
Его лицо напоминало злобную маску, челюсти были плотно сжаты. Фаллон попыталась выскользнуть из его объятий, но это было так же невозможно, как своротить стену. Тело его было раскаленным, мышцы излучали жар, приводя Фаллон в трепет. Она продолжала выкрикивать ругательства, глядя в искаженное похотью и яростью лицо Аларика.
Внезапно он оттолкнул ее. Получив неожиданную свободу, Фаллон попыталась подняться. Он схватил ее за руку и вновь бросил на кровать с такой силой, что она задохнулась.
Она поняла, что он отпустил ее только для того, чтобы снять меч и ножны. Он сбросил тунику, снял через голову рубашку, и пламя очага осветило выпуклые мышцы его груди и плеч. Фаллон прерывисто вздохнула, но едва пошевелилась, как он вновь оказался на ней. На нем оставались лишь рейтузы, сквозь которые она могла отчетливо ощутить его мужское естество.
— Нет! — Фаллон пыталась царапаться и лягаться. Она знала, что не обделена силой, но по сравнению с ним была слабым ребенком.
Он надежно сжал ей запястья, затем раздвинул коленом девичьи бедра и пригвоздил ее всей тяжестью к кровати. Фаллон не могла пошевелиться. Если она двинется, он приникнет к ее интимному месту еще плотнее.
— Проси пощады, Фаллон!
— Пощады? У тебя?! Да я скорее умру!
Он прижал ее руки к матрацу и расплющил ее всем весом, беспощадно придавив к кровати.
— Ублюдок! — прошипела она и снова отчаянно забилась под ним, задыхаясь и хватая ртом воздух.
В глазах Аларика не было и проблеска жалости. В них читалась непримиримость. Он ненавидел ее. Он прикасался к ней с каким-то презрением, его рука дерзко блуждала по ее бедрам. Фаллон ощутила тяжесть его обнаженного живота…
Страх и отчаяние взяли верх над гордостью. Прерывающимся шепотом она проговорила:
— Не надо… Прошу тебя, Аларик… Не надо…
Он замер, однако не отпустил ее. Фаллон почувствовала, что больше не может сдерживать слез.
Это Аларик, напомнила она себе. Человек, которому она много лет мечтала досадить. Человек, который не единожды зажигал в ней пламя и загорался сам, но смирял себя. Человек, который был другом отца, который не раз выручал ее из беды.
Она посмотрела на него, и неожиданно для нее самой из ее уст вырвались слова:
— Как мог ты… отдать меня… кому-то другому?
Он немо застыл над ней. Фаллон не знала, услышал ли он ее. Его глаза были для нее стальной загадкой. Она сдержала рыдания и сделала попытку отвернуться, понимая, что находится в рискованном соприкосновении с мужской плотью. Фаллон ощущала жар во всех членах. Он должен отодвинуться, иначе она станет кричать и малодушно просить его о милости.
И — о чудо! — он это сделал, он отодвинулся. Фаллон мгновенно прикрыла живот простыней, а Аларик молча надел тунику.
Она позабыла о страхе, который вынудил ее взмолиться о пощаде. Она увидела в Аларике холодного, надменного врага, и в ней снова поднялась ненависть. Как может он так говорить о Гарольде, сыне Годвина? Она встала на колени, чтобы ударить его.
Он поймал ее руку и так резко выкрутил, что Фаллон вскрикнула от боли. Он смотрел на нее холодным, безжалостным взглядом, и она, скрипнув зубами, опустила голову, чтобы волосы закрыли ее лицо и он не смог увидеть отразившиеся на нем чувства. Гарольд погиб. Англия проиграла битву. Слезы брызнули из ее глаз и скатились по щекам, и она была не в силах что-либо с этим поделать.
Аларик ослабил хватку. Он прошептал ее имя. Он сел рядом с ней и притянул к себе.
— Мне очень жаль твоего отца. Он был храбрым воином… Мне очень, очень жаль…
Ее поразила произошедшая в нем перемена. До этого он был врагом, а сейчас вдруг заговорил каким-то душевным тоном и стал похож на того человека, которого она знала много лет. Он поглаживал ладонью ее плечо, слова его звучали тихо и нежно. У нее не было сил оттолкнуть его. Он медленно положил ее на подушку и наклонился над ней, пытаясь посмотреть в глаза. Он коснулся губами ее щек и лба, слизав языком слезы.
Затем он коснулся ртом ее губ, и Фаллон почувствовала всплеск и столкновение различных ощущений. Поцелуй вызвал появление жара, который разлился по всему телу. В этот миг Аларик был другом, а не врагом, и не важно, что может произойти затем или что было до этого, важно, что сейчас они вместе делили боль утраты Гарольда, саксонского короля. Она ощущала его печаль, как и жар во всем своем теле.
Фаллон никогда не уступила бы силе! Но здесь было нечто совсем другое.
Она не отдавала себе отчета в том, как он сумел отыскать в ней отклик. Она просто знала, что, когда он целует ее, она тянется к нему душой. Она подставила ему губы, ее руки обвили его шею. Она вся трепетала. Здесь не было насилия, не было принуждения. Аларик покрывал нежными поцелуями ее лицо, затем снова возвращался к губам и целовал так, словно хотел выпить ее дыхание. Он шептал какие-то малозначащие слова, которые успокаивали и убаюкивали. Ей было хорошо и спокойно в его объятиях.
Что-то приговаривая, Аларик отвел назад ее волосы. Он стал страстно, горячо целовать ей шею. Она не остановила его, когда он стал нежить и раскачивать ее груди, гладить и ласкать их, словно возлюбленный, высекая из нее новые искры пламени. Скоро они станут пожаром. Если бы она стала шептать слова протеста, его губы заглушили бы их.
Он касался ее все более дерзко. Она почувствовала, как его шершавая ладонь коснулась бедер и стала их гладить. Она мельком подумала, что лежит почти нагая, что рубашка разорвана и сбилась вверх. Его рука скользнула по внутренней части бедер и коснулась девичьей плоти. Она ахнула, но ее вздох был заглушен страстным поцелуем. Он плотно прижался к ней всем телом. Ее охватила паника. Но даже страх не мог помешать блаженной сладости, захлестнувшей ее.