сестры нежность и тяжесть одинаковы ваши приметы
Осип Мандельштам
Сёстры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы.
Медуницы и осы тяжёлую розу сосут.
Человек умирает. Песок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на чёрных носилках несут.
Ах, тяжёлые соты и нежные сети,
Легче камень поднять, чем имя твоё повторить!
У меня остаётся одна забота на свете:
Золотая забота, как времени бремя избыть.
Словно тёмную воду, я пью помутившийся воздух.
Время вспахано плугом, и роза землёю была.
В медленном водовороте тяжёлые, нежные розы,
Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела!
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Пространственно-временная организация стихотворения О.Э. Мандельштама «Сестры – тяжесть и нежность…»
Цель: совершенствование лингвопоэтического анализа текста, развивать умение видеть в поэтическом тексте ключевые слова, через которые передается идейное содержание произведения.
И если подлинно поется
И полной грудью, наконец
Все исчезает – остается
Пространство, звезды и певец.
1. Вступительное слово учителя
Очень часто прекрасное стихотворение сложного для восприятия поэта остается непонятым, хотя его музыкальность, образность привлекают и завораживают внимание.
А.Блок сказал: «Всякое стихотворение – покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Ради них и существует стихотворение». Сегодня на уроке мы будем говорить об одном из ярких стихотворений О.Э. Мандельштама «Сестры – тяжесть и нежность…». Поговорим о его пространственно-временной организации, найдем слова-образы, о которых говорил А.Блок, постараемся постичь, как они связаны, как ведут читателя к разгадке.
Смысловая глубина и насыщенность творений О.Э.Мандельштама вызывает интерес к его неповторимому способу проникновения в сердцевину великой вселенской загадки – загадки Времени и пространства.
– Давайте познакомимся со стихотворением.
– Прочитайте стихотворение про себя.
Чтение стихотворения вслух.
2. Анализ стихотворения
Обратимся к первой строфе.
– Какие образы возникают после прочтения первой строфы?
– Образ времени. С какими образами этот образ связан?
тяжесть (смерть)
тяжелые розы
умирает – примета тяжести
остывает
вчерашнее
верные носилки
нежность(жизнь)
тяжелые розы
человек
солнце
согретый
Абстракции «тяжесть» и «нежность» одушевляются – «сестры».
Эти образы то сливаются до однозначности, то становятся противоположными. Приметы тяжести и нежности раскрываются на протяжении всего стихотворения.
Работа со схемой
Во второй строке впервые появляется образ розы.
– В какой ряд ее стоит отнести?
С одной стороны – это примета тяжести – отяжелена будущей смертью, потому что ее опустошают медуницы и осы.
– Кто такие медуницы? (Пчелы).
Пчелы – это необыкновенно многогранный символ.
Давайте послушаем, что же олицетворяют пчелы.
Осы? Вероятно, в образной системе О.Э. Мандельштама – Осип.
Таким образом, пчелы тесно связаны с жизнью – медуницы и осы, собирающие мед поэзии, в то же время – со смертью – пчелы – жрицы Персефоны, владетельницы подземного царства.
– Куда несут свой мед пчелы? (В соты) = они являются посредниками между жизнью и смертью, но что сохраниться? (Соты – опыт).
В следующих строках развивается тема умирания. Грань очень тонкая.
Перед нами движение образов-событий.
– Какие метаморфозы мы видим в первой строфе?
роза – человек – солнце/ обладают внутренним единством – это цепь метаморфоз лирического героя.
Образы тяжести: опустошаемая роза – умирающий человек, остывающий песок – вчерашнее солнце, ставшее мертвым.
Работа над второй строфой.
Вторая строфа возвращает нас к тождеству «тяжести» и «нежности».
– При помощи чего устанавливается это тождество? (-и-)
– Что есть соты? (Заполненные медом поэзии сети).
– А сети? (Опустошенные соты).
Другими словами, медуницы и осы, высосав «тяжелую» розу, превратили жизнь – в «мед поэзии» – тяжелые соты, но возможны другие превращения.
Камень – имя
Легче камень поднять – камень –символ небытия
– Возможно повторить имя? Да! Через что? (Вернуть к жизни через поэзию)
У меня осталась одна забота на свете
Золотая забота, как времени бремя избыть
– Какое значение приобретают эти строки?
(Бремя – ноша, тяжесть; избыть – освободиться от чего-то тяжелого)
Работа с третьей строфой.
– Есть ли в этой строфе тождество?
(-И- исчезает, слова-кирпичики:
Воздух словно вода
Воздух как вода
Воздух и вода)
Превратившийся в воду воздух – помутившийся завершает ряд тяжести – смерти
– Чему предшествует? (воскресению)
– Какова задача лирического героя?
Повернуть колесо времени после смерти. Подобно медуницам и осам, он вбирает в себя отяжеленный воздух, тем самым «вспахивая», преодолевая время, избывая его.
Роза землею была
Время тяжело
Образ розы движется от тяжести-жизни к умиранию (опустошению) – через поэзию к избыванию смерти – к возрождению
Микровывод
Медленный водоворот образов-событий – это течение времени по кругу от первого тождества:
Тяжесть и нежность – смысловое ядро стихотворения, исходящие из него нити смыслов движутся в разных направлениях с тем, чтобы вновь соединиться в конце.
3. Концепция пространства
Симметрия – один из универсальных законов поэтики О.Э.Мандельштама. Симметричное строение стихотворения «Сестры – тяжесть и нежность…» может быть уподоблено античному храму, все детали которого уравновешены.
В этом стихотворении Мандельштам выстраивает целую систему соответствий.
В каждой из этих пар отчетливо прослеживается главное тождество тяжести – нежности.
Кажется, поэт, взвешивая на одной ладони вещь, тут же подставляет вторую для ее сестры.
Союз и вскрывает тождество
Человек умирает. Песок остывает согретый.
Здесь Мандельштам ставит грандиозный знак = между человеком и солнцем (песчинкой мироздания и его центром).
Здесь выражено «сестринство». Человек есть солнце
Песок остывает согретый так же, как остывал бы, если бы исчезло солнце.
Могильный камень и высеченное на нем имя нерасторжимы так же, как человек и солнце.
В этот надгробный памятник и уходит человек-солнце: бег времени превращает человека в память о нем, в имя, а солнце – остывшее. Вчерашнее, холодное – становится камнем.
Колесо времени повернулось, а человек-имя полностью растворилось во времени, а солнце-камень – рассыпается в земле.
Вспаханное плугом время само по себе кажется землей, а когда за знакомым и следует и роза землею была рождается новое тождество время-земля и появляется образ розы.
Роза – человек – солнце – имя – время – роза
Роза – умирает – мертвое солнце – камень – время – роза
человек
Круг замыкается, чтобы начаться снова.
Венки роз – символ непрерывности (венок – круг) жизни.
Двойные венки, потому что жизнь сплетена из 2-х сестринских материй тяжести и нежности.
Так причудливое движение времени и пространства, имеющих общее начало тяжесть и нежность – приходят к общему итогу воскресшей розы.
4. Выступление подготовленного ученика о мифологической основе стихотворения.
5. Вывод
В данном стихотворении О.Э. Мандельштам показывает круговорот времени. Все движется по кругу. Об этом свидетельствует схема, полученная в результате работы на уроке.
Сестры
Тяжесть нежность
Тяжелая роза тяжелая роза
Умирает согретый
Остывает солнце
Вчерашнее
Тяжелые соты нежные сети
На черных носилках
Тяжелые соты
Камень имя
Бремя времени золотая забота
Темная вода воздух
Помутившийся воздух время вспахано
Тяжелые нежные
Тяжесть нежность
Сестры
Роза – человек – солнце – сети – имя – время – роза
Роза – умирающий человек – остывший песок – солнце, ставшее мертвым – соты – камень – бремя времени – роза
Сестры нежность и тяжесть одинаковы ваши приметы
«Как этих покрывал и этого убора
Мне пышность тяжела средь моего позора!»
— Будет в каменной Трезене
Царской лестницы ступени
Покраснеют от стыда,
И для матери влюбленной
Солнце черное взойдет.
«О, если б ненависть в груди моей кипела, —
Но, видите, — само признанье с уст слетело.»
— Черным пламенем Федра горит
Погребальный факел чадит
Бойся матери ты, Ипполит:
Федра — ночь — тебя сторожит
«Любовью черною я солнце запятнала…»
— Мы боимся, мы не смеем
Горю царскому помочь.
На него напала ночь.
Мы же, песнью похоронной
Провожая мертвых в дом,
Страсти дикой и бессонной
Солнце черное уймем.
Отверженное слово «мир»
В начале оскорбленной эры;
Светильник в глубине пещеры
И воздух горных стран — эфир;
Эфир, которым не сумели,
Не захотели мы дышать.
Козлиным голосом, опять,
Поют косматые свирели.
Пока ягнята и волы
На тучных пастбищах водились
И дружелюбные садились
На плечи сонных скал орлы, —
Германец выкормил орла,
И лев британцу покорился,
И галльский гребень появился
Из петушиного хохла.
А ныне завладел дикарь
Священной палицей Геракла,
И черная земля иссякла,
Неблагодарная, как встарь.
Я палочку возьму сухую,
Огонь добуду из нее,
Пускай уходит в ночь глухую
Мной всполошенное зверье!
Петух и лев, и темнобурый
Орел, и ласковый медведь —
Мы для войны построим клеть,
Звериные пригреем шкуры.
А я пою вино времен —
Источник речи италийской —
И в колыбели праарийской
Славянский и германский лён!
Италия, тебе не лень
Тревожить Рима колесницы,
С кудахтаньем домашней птицы
Перелетев через плетень?
И ты, соседка, не взыщи —
Орел топорщится и злится:
Что, если для твоей пращи
Тяжелый камень не годится?
В зверинце заперев зверей,
Мы успокоимся надолго,
И станет полноводней Волга,
И рейнская струя светлей, —
И умудренный человек
Почтит невольно чужестранца,
Как полубога, буйством танца
На берегах великих рек.
В разноголосице девического хора
Все церкви нежные поют на голос свой,
И в дугах каменных Успенского собора
Мне брови чудятся, высокие, дугой.
И с укрепленного архангелами вала
Я город озирал на чудной высоте.
В стенах Акрополя печаль меня снедала
По русском имени и русской красоте.
Не диво ль дивное, что вертоград нам снится,
Где реют голуби в горячей синеве,
Что православные крюки поет черница:
Успенье нежное — Флоренция в Москве.
И пятиглавые московские соборы
С их итальянскою и русскою душой
Напоминают мне явление Авроры,
Но с русским именем и в шубке меховой.
На розвальнях, уложенных соломой,
Едва прикрытые рогожей роковой,
От Воробьевых гор до церковки знакомой
Мы ехали огромною Москвой.
А в Угличе играют дети в бабки,
И пахнет хлеб, оставленный в печи.
По улицам меня везут без шапки,
И теплятся в часовне три свечи.
Не три свечи горели, а три встречи —
Одну из них сам Бог благословил,
Четвертой не бывать, а Рим далече —
И никогда он Рима не любил.
Ныряли сани в черные ухабы,
И возвращался с гульбища народ.
Худые мужики и злые бабы
Переминались у ворот.
Сырая даль от птичьих стай чернела,
И связанные руки затекли;
Царевича везут, немеет страшно тело —
И рыжую солому подожгли.
Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне
И ждешь, бессонная, чтоб, важен и высок,
Спокойной тяжестью, — что может быть печальней, —
Сестры нежность и тяжесть одинаковы ваши приметы
Ирина Сурат. Слово «любить»; Борис Заславский, Олег Заславский. Вечный трамвай; Виктор Есипов. «Я тяжкую память твою бе-регу…»
Сурат Ирина Захаровна — исследователь русской поэзии, доктор филологических наук. Автор книг «Мандельштам и Пушкин» (М., 2009), «Вчерашнее солнце. О Пушкине и пушкинистах» (М., 2009). Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.
Стихотворение «Сестры — тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы…» написано Мандельштамом в Коктебеле в марте 1920 года. Вскоре оно было опубликовано в феодосийском альманахе «Ковчег» и в последующие два года не раз перепечатывалось, но не совсем в том виде, к какому мы привыкли:
Сестры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы,
Медуницы и осы тяжелую розу сосут,
Человек умирает, песок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на черных носилках несут.
Ах, тяжелые соты и нежные сети,
Легче камень поднять, чем вымолвить слово — любить,
У меня остается одна забота на свете,
Золотая забота, как времени бремя избыть.
Словно темную воду, я пью помутившийся воздух,
Время вспахано плугом, и роза землею была,
В медленном водовороте тяжелые нежные розы,
Главное отличие (помимо пунктуации) касается шестого стиха, в современных изданиях он выглядит по-другому: «Легче камень поднять, чем имя твое повторить». Об истории этого стиха стоит поговорить подробно — не только о человеческой истории, которая за ним стоит, но и о том, как в поэзии через один элемент текста открывается поэтическое целое и связь всего со всем.
Сейчас я поведаю, граждане, вам
Без лишних присказов и слов,
О том, как погибли герой Гумилев
И юный грузин Мандельштам.
Чтоб вызвать героя отчаянный крик,
Что мог Мандельштам совершить?
Он в спальню красавицы тайно проник
И вымолвил слово «любить».
Грузина по черепу хрястнул герой,
И вспыхнул тут бой, гомерический бой.
Навек без ответа остался вопрос:
Кто выиграл, кто пораженье понес?
Наутро нашли там лишь зуб золотой,
Вонзенный в откушенный нос.
Вообще Мандельштам склонен был прислушиваться к критике и порой менял неточные, неудачные строки. Однако в этом случае он хоть и смущался и смеялся над собой со всеми вместе, но упорствовал. Ирина Одоевцева рассказала об этом в своих мемуарах: «Георгий Иванов с напыщенной серьезностью читает о том, как в дуэли сошлись Гумилев и юный грузин Мандельштам:
…Зачем Гумилев головою поник,
Что мог Мандельштам совершить?
Он в спальню красавицы тайно проник
И вымолвил слово „любить”.
Взрыв смеха прерывает Иванова. Это Мандельштам, напрасно старавшийся сдержаться, не выдерживает:
— Ох, Жорж, Жорж, не могу! Ох, умру! „Вымолвил слово ‘любить‘!”
Долго не соглашался на замену, и, судя по всему, стихотворение, в целом завершенное, существовало какое-то время в двух вариантах, что для Мандельштама не редкость: если первый зафиксирован в четырех публикациях 1920 — 1922 годов, то второй отложился в двух автографах 1921 — 1922 годов. Впоследствии печатался только второй вариант, но и первый не исчез без следа в истории русской литературы. Марина Цветаева запомнила стихотворение в редакции « Tristia » — та самая его строчка как будто растворена в знаменитом монологе героини ее поздней прозы: «— Ах, Марина! Как я люблю — любить! Как я безумно люблю — сама любить! Вы знаете, Марина (таинственно), нет такой стены, которую бы я не пробила! Ведь и Юрочка… минуточками… у него почти любящие глаза! Но у него — у меня такое чувство — нет сил сказать это, ему легче гору поднять, чем сказать это слово» и так далее («Повесть о Сонечке», 1937).
Почему Мандельштам долго настаивал на первом варианте стиха? Что он разумел под «русской латынью»? Как связан этот стих с поэтическим целым? Почему и когда Мандельштам заменил его, и как это повлияло на общий смысл? И наконец: зачем нам это знать? как это помогает пониманию?
Грамматический сдвиг — один из инструментов, каким Мандельштам разнообразно пользовался в стихах разных лет. Яркий пример: «Я рожден в ночь с второго на третье / Января в девяносто одном / Ненадежном году…» — в этом случае неправильная форма числительного работает на смысл, совмещая точность названной даты — даты рождения самого поэта — с неопределенностью поэтического обобщения: «в одном ненадежном году». Здесь налицо явное нарушение грамматики, в нашем же случае «русской латыни» нарушено лишь ожидание — инфинитивом, непривычным грамматическим смещением означено не конкретное действие, а обезличенное, онтологическое понятие любви вообще.
«Пушкина хоронили ночью. Хоронили тайно. Мраморный Исаакий — великолепный саркофаг — так и не дождался солнечного тела поэта. Ночью положили солнце в гроб, и в январскую стужу проскрипели полозья саней, увозивших для отпеванья прах поэта.
Я вспомнил картину пушкинских похорон, чтобы вызвать в вашей памяти образ ночного солнца, образ поздней греческой трагедии, созданный Еврипидом, — видение несчастной Федры».
Розы цветущие, розы душистые, как вы прекрасно
В пестрый венок сплетены милой рукой для меня!
Смысл заключается здесь в легких воздушных чертах.
Роз разновидных семья на одном окруженном шипами
Стебле — не вся ли тут жизнь? Корень же твердый цветов —
Крест, претворяющий чудно своей жизнедательной силой
Стебля терновый венец в свежий венок из цветов?
Веры хранительной стебель, цветущие почки надежды,
Цвет благовонный любви в образ один здесь слились, —
О стихотворении Мандельштама «Сестры – тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы…»
Сестры- тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы.
Медуницы и осы тяжелую розу сосут.
Человек умирает. Песок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на черных носилках несут.
Ах, тяжелые соты и нежные сети!
Легче камень поднять, чем имя твое повторить.
У меня остается одна забота на свете:
Золотая забота, как времени бремя избыть.
Словно темную воду, я пью помутившийся воздух.
Время вспахано плугом, и роза землею была.
В медленном водовороте тяжелые нежные розы,
Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела.
И в то же время это стихи загадочные, и они провоцируют читателя- понуждают его найти ответ на вопрос: чье имя труднее произнести, чем поднять камень? Этот ушедший из жизни «человек», характеризуемый не больше не меньше как «вчерашнее солнце», должен быть очень близок поэту, необычайно близок- это, во всяком случае, несомненно. Потеря невосполнима- остается лишь избывать время и нести сквозь него память, как золотую драгоценность. В повторяющихся «з» переданы не только однообразие и томительность образовавшейся пустоты (автор благодарит И.Вербловскую за наблюдение, которым она с ним поделилась), но и однотонное гудение, «зудение» насекомых.
Несомненно, в стихотворении речь идет о каждом человеке- все люди смертны, и каждый ушедший из жизни может быть уподоблен «вчерашнему» солнцу. Правомерно также принять во внимание и очевидную отсылку к известной фразе В.Одоевского. Автор данной статьи хотел бы, однако, обратиться к словам, не привлекавшим, кажется, должного внимания: «вчерашнее солнце» несут именно «на черных носилках». Но черные носилки (или покрытые черной тканью)- это деталь иудейского похоронного обряда. Случайно ли это? Допустим, что нет. Тогда есть основания полагать, что в интересующем нас стихотворении отразились впечатления и переживания Мандельштама, связанные со смертью его матери.
(Необходимо пояснить, что кладбище, о котором идет речь,- это отданный еврейской общине Петербурга участок, соседствующий с православным Преображенским кладбищем. На еврейское кладбище как бы распространилось со временем название соседнего. Сами евреи его так, естественно, назвать не могли. За эти сведения автор благодарит И.Вербловскую.)
Смерть матери и ее похороны отразились в стихотворении Мандельштама «Эта ночь непоправима…» (1916):
Эта ночь непоправима,
А у вас еще светло!
Солнце черное взошло.
Солнце желтое страшнее —
В светлом храме иудеи
И священства лишены,
В светлом храме иудеи
Отпевали прах жены.
И над матерью звенели
Я проснулся в колыбели,
Черным солнцем осиян.
Как видим, «солнечная» тема звучит в этих стихах, причем в них противопоставлены два солнца- черное и желтое. К солнечной символике у Мандельштама мы скоро вернемся; пока же обратим внимание на то, что сказано о собственно похоронном обряде. Отметим, что никакого отпевания в «храме» в иудаизме нет; о чем же говорится в мандельштамовском стихотворении? Если кладбище расположено неподалеку от дома, где человек умер, покойника, после выполнения необходимых очистительных и других ритуальных действий, несут к могиле на носилках. Если же место захоронения находится на значительном расстоянии, тело туда везут. В этом случае соответствующие обряды очищения и одевания покойника в похоронную одежду совершаются не дома, а в специальном помещении на кладбище. Прибыв на кладбище, тело несут к этому помещению на носилках, как правило черных (или покрытых черной тканью). Совершив необходимый обряд подготовки умершего к погребению, покойника хоронят. Так и было, очевидно, в случае с матерью поэта. Речь идет о Доме для отпевания умерших еврейского Преображенского кладбища, «неточно называемом кладбищенской синагогой» 10 (отсюда у Мандельштама «храм»).
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.