розенбаум я поле минами обложенное
Разговор с Валентином Гафтом
ЗАОЧНЫЙ С ГАФТОМ РАЗГОВОР
1. ПОЧТИ КАК ИСПОВЕДЬ ГАФТА
ВАЛЕНТИН ГАФТ
(В. Гафт. Стихотворения, воспоминания, эпиграммы, Эксмо-Пресс, 2000, стр. 149)
2. ВАЛЕНТИНУ ГАФТУ, РОССИЙСКОМУ КОСМОНАВТУ
Я свою жизнь профукал.
В. Гафт.
ЗАОЧНЫЙ С ГАФТОМ РАЗГОВОР
ВСЮ ЖИЗНЬ ПРОФУКАЛ, МИСТЕР ГАФТ,
ОН ПРОИГРАЛ ЕЁ НА СЦЕНЕ
ГАФТ НЕ ЛЕТАЛ, КАК КОСМОНАВТ,
А МОГ ПРОЖИТЬ ЕЁ КАК ГЕНИЙ.
В ТЕАТРЕ ТРАТИЛ СВОЙ ТАЛАНТ,
МИРАЖ, КАЗАЛОСЬ, БЫЛ СПАСЕНЬЕМ.
АПЛОДИСМЕНТЫ БЕЗ НАГРАД
ТЕБЕ СЛУЖИЛИ УТЕШЕНЬЕМ.
ТЫ СТАЛ ЗАЛОЖНИКОМ СУДЬБЫ,
РАБОМ ЧУЖИХ МАНИПУЛЯЦИЙ.
ВСЕГДА ЗАВИСЕЛ ОТ ТОЛПЫ
И ОТ ВОСТОРЖЕННЫХ ОВАЦИЙ.
ТЫ В НИХ РАССТРАТИЛ СВОЙ ТАЛАНТ,
ТАЛАНТ ЯЗВИТЕЛЬНЫЙ И ЧИСТЫЙ,
СВОЙ БЕЗУПРЕЧНО ТОЧНЫЙ ВЗГЛЯД,
НО ЕСТЬ УЩЕРБНОСТЬ В ЭТИХ МЫСЛЯХ.
ОТЕЦ И БРАТ ТВОЙ БЫЛ УБИТ,
СУДЬБА, ДОСТОЙНАЯ ПЕЧАЛИ.
ТЕБЕ ШЕПТАЛИ В СПИНУ «ЖИД»,
И ОСКОРБЛЕНИЯ БРОСАЛИ.
ГАФТ ВСЕЙ ДУШОЮ ПРЕДАН ЕЙ,
НО СЛЫЛ ВСЕГДА ПОБОЧНЫМ СЫНОМ.
С ГОДАМИ ТЫ НЕ СТАЛ РОДНЕЙ,
ХОТЯ ДОСТИГ СВОЕЙ ВЕРШИНЫ.
ГАФТ НЕ НАШЁЛ ДОРОГУ В ХРАМ,
КОГДА БЫЛ МОЛОДЫМ И В СИЛЕ.
СВОЮ СУДЬБУ ТЫ ВЫБРАЛ САМ,
ВСЮ ЖИЗНЬ ТЫ ПРОСИДЕЛ НА МИНЕ!
ОТ ПРОШЛОГО ОСТАЛСЯ СРАМ
ПОСТУПКОВ, СТРАХ И ЗАБЛУЖДЕНЬЯ.
ПОТЕРЯНА ДОРОГА В ХРАМ,
И НЕТ УЖ СИЛ ДЛЯ ВОЗРАЖДЕНЬЯ!
22 АПРЕЛЯ 2011 ГОДА
3. ПОДПИСЬ ПОД ПОРТРЕТОМ В. ГАФТА
ГАФТ ВАЛЕНТИН. ЗДЕСЬ БЕЗ ПРИКРАС
ПОРТРЕТ ПРЕДСТАВЛЕН НА ПОКАЗ:
СОМКНУТЫ ГУБЫ, ОСТРЫЙ ГЛАЗ,
И С ГРУСТЬЮ СМОТРИТ ГАФТ НА НАС.
ПОРТРЕТ НЕ В ПРОФИЛЬ, А В АНФАС.
ТАКИМ ГАФТ ВЫГЛЯДИТ СЕЙЧАС!
ВСЮ ЖИЗНЬ ПРОЖИЛ БЕЗБОЖНИКОМ,
АРТИСТОМ, ВНЕДОРОЖНИКОМ,
В ЛЮБВИ ГАФТ БЫЛ ХУДОЖНИКОМ,
СТАЛ ЖЕНСКИМ ОН ЗАЛОЖНИКОМ.
ГАФТ ЗАБЛУДИЛСЯ СРЕДИ ДАМ
И ОСТРОУМНЫХ ЭПИГРАММ.*
ИСКАЛ СВОЮ ДОРОГУ В ХРАМ,
НА СТАРОСТИ ХРАМ ВЫБРАЛ САМ.**
С ЕВРЕЙСКОЙ ВНЕШНОСТЬЮ, ПОДСТАТЬ
ВЕЛЬМОЖЕ, МОГ И ГРАФОМ СТАТЬ,
РЕШИЛ ГАФТ ВЕРУ ПОМЕНЯТЬ,
НЕ СЛУШАЛ ОН ОТЦА И МАТЬ.
ЕГО С УРАЛА БОЖЬЯ РАТЬ
В СВОЙ МОНАСТЫРЬ СОГЛАСНА ВЗЯТЬ.
ЕМУ БЫ ВЗЯТЬ И ВСЕХ ПОСЛАТЬ,
НО ГАФТ КОЛЕБЛЕТСЯ ОПЯТЬ.
Последние из могикан.
Гафт Валентин Иосифович (р.1935), актёр, народный артист России (1979).
В России наметился довольно нелепый социальный тренд. Стало модно быть «евреем». В них записываются, как в секцию йоги. С чего бы?
Однажды я заметил, как по одному из центральных каналов казацкий хор под смущенное оживление зала пел о «раввине, который ловко продавал патроны». Обычно чуткое к «разжиганию» телевизионное начальство даже не поводит бровью. Это у нас можно. Попробовал бы хор Турецкого спеть о больших коммерческих успехах РПЦ!
Все потому, что евреев практически не осталось. По официальным данным, их меньше 200 тыс. «Анекдотов» больше, чем, собственно, населения. Похоже, проклятый вопрос, который так мучил русскую интеллигенцию, и задавать-то некому. Скины охотятся за таджиками, в телике пытаются шутить армяне. Евреи, под «гнетом» которых жила Россия, практически перестали оказывать влияние на культурную, научную, общественную жизнь страны. Теперь, видимо, перестанут влиять и на ее деловую активность.
Евреев нет, а жаль. С ними было веселее и как-то содержательнее. Вместо Райкина и Ландау на лед выходят Ульяна Цейтлина и Ольга Слуцкер. Принадлежащий Абрамовичу лондонский клуб стал последним предметом национальной гордости россиян.
Зато, как известно, то, что было драмой, легко превращается в фарс. Жил-был народ. Врачи, скрипачи, хохмачи. Завмаги и завлабы, стоматологи и микробиологи. Люди как люди, даром что богоизбранный народ. Но тогда мы жили плохо, и власти нужен был образ. Образ врага. Скажем, не просто врачи, а врачи-убийцы. Кто-то же обязан был за все отвечать. Словом, коллективный Карабас-Барабас — полосатый, носатый и волосатый. Потом евреи стали уезжать. А потом и мы стали жить лучше, веселее. И Карабас-Барабас из врача-убийцы превратился в доброго модного Доктора Айболита. Образ обернулся мифом. Миф о народе-враге стал мифом о народе-умнице. Стены офисов украсили портреты Эйнштейна с высунутым языком. Так «евреи» стали брэндом. Неким парадоксальным символом и индикатором качества.
Педикюрщица моей жены, красивая чернобровая казачка, носит могендовид от Tiffany. С гордостью берут фамилии еврейских мужей «беспородные» рублевские блондинки. Обладатели белорусских фамилий отыскивают у себя каких-то мифических одесских бабушек. Это круто, ведь и у Спилберга, и у Сталлоне бабушки из Одессы.
Пусть с иудеями стало туговато. Зато качество собственного серого вещества кто-то пытается капитализировать мифической родней. И смех и грех. Как говорится, «нет идеи — нет «Икеи»».
Новое в блогах
Валентин Гафт: «Я поле, минами обложенное…»
Мосты
Я строю мысленно мосты,
Их измерения просты,
Я строю их из пустоты,
Чтобы идти туда, где Ты.
Мостами землю перекрыв,
Я так Тебя и не нашел,
Открыл глаза, а там. обрыв,
Мой путь закончен, я — пришел.
Но цифр этих я стирать не буду
И рамкой никогда не обведу.
Я всех найду, я всем звонить им буду,
Где б ни были они, в раю или в аду.
Пока трепались и беспечно жили —
Кончались денно-нощные витки.
Теперь о том, что недоговорили,
Звучат, как многоточия, гудки.
М. Козакову, режиссеру телефильма «Случай в Виши»
Я — поле, минами обложенное,
Туда нельзя, нельзя сюда.
Мне тратить мины не положено,
Но я взрываюсь иногда.
Мне надоело быть неискренним
И ездить по полю в объезд,
А заниматься только рысканьем
Удобных безопасных мест.
Мне надоело быть безбожником.
Пора найти дорогу в Храм.
Мне надоело быть заложником
У страха с свинством пополам.
Россия, где моё рождение,
Где мои чувства и язык,
Моё спасенье и мышление,
Всё, что люблю, к чему привык.
Россия, где мне аплодируют,
Где мой отец и брат убит.
Здесь мне подонки вслед скандируют
Знакомое до боли: «жид. »
Заполню я листочки серые,
На всё, что спросят, дам ответ,
Но, что люблю, во что я верую,
Там нет таких вопросов, нет!
Моя Россия, моя Родина,
Тебе я не побочный сын.
И пусть не всё мной поле пройдено,
Я не боюсь смертельных мин.
Уже от мыслей никуда не деться.
Пей или спи, смотри или читай,
Всё чаще вспоминается мне детства
Зефирно-шоколадный рай.
Ремень отца свистел над ухом пряжкой,
Глушила мать штормящий океан,
Вскипевших глаз белесые барашки,
И плавился на нервах ураган.
Отец прошел войну, он был военным,
Один в роду, оставшийся в живых.
Я хлеб тайком носил немецким пленным,
Случайно возлюбя врагов своих.
Обсосанные игреки и иксы
Разгадывались в школе без конца,
Мой чуб на лбу и две блатные фиксы
Были решенной формулой лица.
Я школу прогулял на стадионах,
Идя в толпе чугунной на прорыв,
Я помню по воротам каждый промах,
Все остальные промахи забыв.
Я и ты, нас только двое?
О, какой самообман.
С нами стены, бра, обои,
Ночь, шампанское, диван.
С нами тишина в квартире
И за окнами капель,
С нами всё, что в этом мире
Опустилось на постель.
Мы — лишь точки мирозданья,
Чья-то тонкая резьба,
Наш расцвет и угасанье
Называется — судьба.
Мы в лицо друг другу дышим,
Бьют часы в полночный час,
А над нами кто-то свыше
Всё давно решил за нас.