Почему животных жалко больше чем людей психология

МнениеПочему мы больше
сочувствуем животным,
чем людям

Что говорит о нас эмпатия к животным с точки зрения антрозоологии, психологии и социологии

Жестокое обращение с животными — проблема, о масштабах которой многие стараются не задумываться. В то же время отдельные случаи зверств в адрес зверей мощно освещаются медиа и вызывают бурный эмоциональный отклик, будь то история жирафа Мариуса, убитого в копенгагенском зоопарке, или льва Сесила, павшего жертвой охотника за трофеями. Все это наводит на мысль, что механизмы нашей эмпатии работают выборочно: мы по-разному реагируем на страдания котенка, коровы и бультерьера, а трагедия отдельно взятого человека или социальной группы может и вовсе оставить кого-то равнодушным. Элисон Настаси обратилась к специалистам в области социологии, психологии и антрозоологии и попросила их объяснить, как на наше восприятие страданий животных влияют представления об их функции в обществе, и как это связано с традицией обвинять жертву, если она человек.

Текст: Alison Nastasi, Hopes&Fears

профессор гендерной социологии
Университета Колорадо

Если вкратце, то всё зависит от того, какие животные, и какие люди. Уровень эмпатии, которую мы способны испытывать, зависит от наших представлений о невинности пострадавшего. Этому вопросу как раз посвящено исследование, которое мы провели с Арнольдом Арльюком и Джеком Левиным и которое было опубликовано в журнале Society & Animals. Мы исходили из предположения, что людей значительно сильнее трогают страдания животных, нежели страдания других людей. Арни и Джек провели эксперимент в Северо-Восточном Университете, предложив 240 студентам прочитать статью, якобы опубликованную в Boston Globe. На самом деле им раздали четыре разные версии текста об одном и том же происшествии: различались только детали, то есть пострадавшие. В первом случае это был взрослый человек, во втором — ребенок, в третьем — щенок, и в четвертом — взрослая собака. После чтения статьи участники эксперимента отметили уровень своего сочувствия по 15-балльной шкале. Выяснилось, что больше всего аудиторию тронула и опечалила история о ребенке, потом о щенке, потом о собаке и лишь в последнюю очередь о взрослом человеке.

психолог, ассистент-профессор Университета
Де Поля, специалист в области антрозоологии
и предотвращения насилия над животными

Животные делают нас более человечными. Существуют исследования, подтверждающие, что некоторые люди способны испытывать большую эмпатию и более бурно реагировать на информацию о насилии над животными, чем над людьми. В частности, недавнее исследование социологов Арнольда Арльюка и Джека Левина предполагает, что мы становимся более бесчувственными к историям о человеческих мучений, в частности потому, что в новостях чаще делается упор на агрессоров и виновников преступления, а не на личные истории потерпевших. Это может быть одной из причин, почему люди гораздо более эмоционально реагируют на истории о насилии над животными — как, например, в случаях с убийством полугодовалого жирафа Мариуса в зоопарке Копенгагена или льва Сесила в Зимбабве. Вне зависимости от того, идет речь о животном или о человеке, люди всегда испытывают больше сочувствия к отдельной жертве, чем к целой пострадавшей группе.

В свою очередь, когда насилию подвергается целая группа «других» людей, мы предпочитаем психологически дистанцироваться и ограничиваем себя в эмпатии. Это называется «гомогенизация». То есть, когда агрессия направлена на «евреев» или «геев», слонов или морских котиков в целом — но не одного из них, — нам значительно сложнее переживать по этому поводу. По поводу того же льва Сесила в медиа звучали мнение, что если бы он был «просто еще одним львом», а не выдающейся особью, такой единогласной возмущенной реакции бы не было. Учитывая всё, что мы знаем об эмпатии и о важности восприятия жертвы как индивидуума, это похоже на правду. Более того, если бы убийца знал, что лев, на которого он нацелился, был «личностью», возможно, он бы не стал его убивать — если, конечно, у него не было психопатических отклонений, при которых неприменим среднестатистический образ мышления.

Люди всегда испытывают больше сочувствия
к отдельной жертве, чем к целой пострадавшей группе

Более того, путь предвзятого отношения к определенной группе с позиций превосходства еще дальше уводит нас от эмпатии и в сторону дегуманизации. Финальный когнитивный шаг навстречу насилию — это демонизация. К примеру, в истории с убийством льва Сесила, медиа позиционировали его убийцу как «врага народа». Это опасно и чревато тем, что люди ополчаются на абстрактный символ и перестают рассматривать эту ситуацию как поступок отдельно взятого конкретного человека.

На беглый взгляд, у этой истории есть очевидная жертва и убийца и всё четко делится на черное и белое. Большинство людей согласится, что охота за трофеями — чудовищная и порочная практика, как и множество других вещей, которые практикуют люди, причиняя большие мучения другим людям, а также нашей планете. Однако при ближайшем рассмотрении из-под простой морали вылезает множество куда более комплексных вопросов, таких как расизм, нищета, классовое деление, разница в восприятии страданий людей и животных и множество других факторов.

Психологи и социологи постоянно расширяют область знаний об эмпатии и взаимоотношениях людей и животных. К примеру, мы знаем, что людям, испытывающим проблемы с привязанностью и построением отношений из-за травм, нанесенных им в прошлом другими людьми, способно помочь общение с животными и любовь к ним. Осознание факта, что животные — разумные существа и они тоже испытывают страдания, делает нас более человечными.

президент Института животных и общества, редактор журнала «Общество и животные»

Разумеется, предположение, что страдания животных вызывают у нас намного больше возмущения, в целом ошибочное — учитывая, насколько общество равнодушно к мучениям многих животных и даже не признаёт их мучениями. Я говорю и о животных, взращенных на фермах и фабриках, чтобы украсить наши тарелки, и о тестировании косметики и лекарств на лабораторных подопытных — обо всех животных, которым отказано в праве жить в естественной для них среде обитания. Так что наше внимание и отзывчивость к страданиям братьев наших меньших крайне избирательна и в основном сводится к питомцам и отдельным представителям мегафауны — выброшенному на берег киту или тигру, ставшему жертвой браконьеров.

Одна из причин избирательной эмпатии, когда людей куда больше трогают страдания зверей, — отсутствие амбивалентности в отношениях людей и животных: моя собака не может мне ответить, однако часто наглядно демонстрирует свои реакции и ожидания. У меня нет причин сомневаться в ее преданности, хотя она зачастую ведет себя так же с другими людьми. Еще одно объяснение заключается в том, что история избирательного размножения и выведения пород животных-компаньонов привела к неотении — сохранению инфантильных и детоподобных черт во взрослом возрасте, вроде больших глаз или лба. В итоге животные-компаньоны вызывают у нас такие же отеческие и материнские инстинкты, как дети.

ассистент-профессор кафедры социологии Калифорнийского университета

С социологической точки зрения эту проблему лучше всего рассматривать и изучать в контексте того, насколько комплексны и противоречивы наши взгляды и суждения в отношении животных. В нашем обществе некоторые животные завоевали определенный статус и признание. Мой любимый пример — собака. В большинстве стран собак не рассматривают как еду, однако не во всех. Мы привыкли к тому, что собаки живут в наших домах, порой даже спят в наших постелях, а мы их кормим. А где-то собак используют для защиты от хищников и воспринимают как грязных созданий, которых нельзя пускать на порог.

Те же львы пользуются в нашем обществе уважением: это животные, наделенные мифом, которых мы с детства видим в зоопарке или цирке. Мы — некое обобщенное коллективное «мы» — придерживаемся мнения, что они не могут быть едой и на них нельзя охотиться. Львы освящены нашей особой протекцией, хотя кто-то может возразить, что их эксплуатируют для развлечения публики. Америка, как и многие другие страны, не является их естественной средой обитания, а демонстрация этих животных призвана услаждать человеческий взор. Но сам факт того, что протесты против эксплуатации животных в цирке всё еще актуальны, говорит о том, что консенсуса по этому вопросу пока нет и далеко не все согласны, что животных не стоит выставлять на потеху обществу. Это всё еще серая зона, в которую попадают многие другие виды: дельфины, киты, слоны и так далее. Более того, запутанность нашего отношения к животным подтверждается тем, что нам свойственно ставить некоторых животных иерархически выше других. К примеру, лось или корова вызовут одну реакцию, а лев — несколько другую, потому что для кого-то первые попадают в категорию потенциальной еды.

Принято считать, что животные по своей природе невинны, но нам не свойственно наделять подобной невинностью людей

Тут важно прояснить, что я имею в виду, говоря о «нас». Во всех обществах существуют негласные правила. Ряд этих правил кристально понятен всем, но некоторые куда более туманны и оставляют пространство для интерпретаций. Например, на каком расстоянии друг от друга нужно стоять в очереди? Или стоит ли сбрасывать человека со счетов после одного свидания? Ответы на эти вопросы у нас есть благодаря годам социализации через семью, друзей и медиа. И хотя порой мы даже не способны артикулировать эти правила, мы точно чувствуем, когда кто-то нарушает. Некоторые наши взгляды в отношении животных предельно просты: мы не едим своих питомцев, а также не занимаемся с ними сексом (хотя это, желательно, касается всех животных). Но некоторые куда менее прямолинейны. Должны ли мы использовать животных для развлечения? Должны ли мы есть животных? И если да, то каких и как надо их убивать? Нужно ли запретить охоту? На каких животных дозволено охотиться и почему охотиться на одних зверей — это нормально, а на других — нет? Все эти вопросы и взгляды вступают в бесконечное противоречие друг с другом.

Так почему же изображение страданий животных вызывает куда более бурный отклик и гнев, чем такие же изображения людей? Принято считать, что определенные животные по своей природе невинны и должны находиться под нашей защитой. Но нам не свойственно наделять подобной невинностью людей. «Мы» до сих пор привыкли винить жертву в ее злоключениях и страданиях. Мы признаём, что животные не «нарываются» на убийство, но почему-то отказываем в этом людям. И наши реакции на страдания людей напрямую вызваны нашими взглядами на понятие «жертвы» в целом, а также ее расы, пола, гендера или классовой принадлежности.

руководитель программы исследования коммуникации людей и животных
Института животных и общества

Несмотря на то, что отдельные случаи зверства в адрес животных (вроде застреленного льва Сесила, питбуля Кейтлин, найденной с заклеенной скотчем пастью, безымянных котят, которых швыряли об стену, кролика Аллана, убитого в прямом эфире датской радиостанции, и так далее) привлекают внимание медиа и вызывают единогласной ужас, это вовсе не означает, что люди в целом куда больше переживают за животных, чем за людей. Да, нам заметно проще возмущаться отдельными случаями жестокости, чем бесчисленным количеством животных, которые каждый год становятся жертвами человеческой жадности, тщеславия или бессердечности. Психологи доказали, что чем больше цифра погибших или пострадавших (неважно, людей или животных), тем меньше наше сочувствие. Мы обращаем внимание на отдельных жертв, потому что нам проще осмыслить такой масштаб бедствия. Но дело не только в цифрах.

Фокусируясь на частных историях жестокого обращения с животными (или, наоборот, духоподъемных историях их спасения и исцеления), мы «искупаем» собственное равнодушие к более масштабным бедствиям и позволяем себе не думать о систематических кошмарах, подстерегающих животных в нашем обществе. Более того, осмелюсь сказать, что медийное освещение каждого отдельного яркого случая на самом деле маскирует институализированную жестокость по отношению к животным, которая не просто творится каждый день, но в которой мы пассивно виновны своим безучастием. Мы любим есть мясо, хотим думать, что товары, которые мы потребляем, безопасны для человека (хотя даже тесты и медицинские эксперименты неспособны в полной мере это гарантировать), мы покупаем, разводим и продаем животных без малейшего волнения об их будущем. А часть из нас просто убивает животных из спортивного интереса. И наше возмущение или ярость по поводу одного отдельно убитого зверя никак не поможет.

Источник

Почему жалко животных и не так жалко людей

Почему иногда ради перевозки раненого зверя используют дорогостоящий вертолет, а к умирающему человеку даже скорая не приезжает?

Почему так жалко больного животного и ребенка, но больной взрослый не вызывает такого чувства жалости? Поэтому можно собрать средства для лечения больного ребенка, но нельзя для больного взрослого.

Почему в больницах медперсонал больше жалеет мужчин, перенесших инсульт, чем пациентов с другими заболеваниями? На мой вопрос медсестре госпиталя: «Почему вы честно не говорите всем этим людям, что причина их болезни в ведении нездорового образа жизни, злоупотребления алкоголем?», она ответила: «Мы не можем, они же как дети!».

Так что же объединяет животных, детей и отмеченных инсультом?

Причина в неведении.

«Желаю вам дремать в неведенье счастливом», — А.С.Грибоедов. Счастливое, потому, что нет печали, нет гнева, нет раздражения. Одна чистая радость, полное принятие всего. Это чистое небо, которое видишь в глазах ребенка. Так слушают пение птиц, шум ветра в кронах деревьев, смотрят на закат и рассвет. Это вибрации самой природы, тонкие вибрации любви, красоты, сострадания.

Больные дети и животные не сопротивляются, не борются, они полностью доверяют, не препятствуют, становятся доступными, одним целым с тем, что их окружает, с Существованием, с божественными силами. Через глаза ребенка смотрит Бог.

Они доступны тонким вибрациям любви и их же генерируют в окружающее пространство и находят отклик в сердцах людей. Мы, окружающие, их чувствуем и возникают в нас те же самые чувства: сострадания и любви. Что посылаешь в этот мир, то и получаешь обратно.

Сознание животного — на уровне животного, на уровне инстинктов. Они себя не осознают и не осознают, что они осознают, как человек. Поэтому они в болезни беззащитны и трогательны, как цветок, неожиданно распустившийся днем перед первой морозной ночью.

Сознание ребенка еще не развито. Ум, осознающая часть сознания, еще не имеет жестких установок, правил, еще не является препятствием для тонких вибраций. Сопротивление и борьба еще не стали привычкой. В неведении его сила.

Только человек энергетически сильный может получить инсульт. Ум сильно развит, эмоции хлещут через край, и в какой-то момент происходит энергетический скачок, энергетические связи рвутся и в материальном мире определенная область тканей мозга разрушается. Уровень осознанности снижается. Основная часть восстановительной терапии заключается в том, что ум и тело больного расслабляют сильнодействующими средствами. Больные ведут себя как дети: много спят, едят и мало, что осознают. И выглядят как дети: глаза удивленно распахнуты и торчит вихор на затылке.

Если человек сильно расслаблен, то он не сопротивляется и не борется. Он доступен лечению, окружающим его людям, ситуациям. Он в этот период подобен животному или ребенку. Именно поэтому ему можно помочь. Находясь в таком состоянии, он в ответ получает жалость и сочувствие окружающих.

При таком расслаблении и доверии исчезает главное препятствие для выздоровления — это страх. Страх ограничивает сознание и, если с ним не справится, то сознание может свернуться в точку, откуда нет возврата.

Как ведет себя обычный взрослый человек, когда узнает, что сильно болен? Он начинает бороться. Борется тот, кто боится. Сильный раненый зверь нападает от страха, он защищается. Человек борется с болезнью, со всем миром, потому, что никто не может ему помочь. Он генерирует в окружающее пространство недовольство, раздражение, гнев, несогласие, обиду, страх.

Но то, что излучаешь, то и получаешь в ответ. В ответ он получает от окружающих все эти же эмоции. Люди вокруг даже могут не осознавать, почему больные взрослые вызывают в них такие негативные чувства, работает тонкий план. Врачи могут помочь только в том случае, если пациент готов принять эту помощь с благодарностью. Благодарность — это расслабление и полное принятие.

Человек должен быть очень осознанным и понимать, что только он сам может себе помочь. Любая болезнь — это возможность еще лучше узнать себя, понять в себе нечто такое, что позволит вырасти в сознании.

Источник

Почему животных жалеют больше, чем людей

Недавняя ситуация, когда ветеринар из Нижнекамска не приняла умирающую, сбитую машиной собаку, вызвала резонанс среди челнинцев. Животное умерло на пороге ветклиники, после чего в соцсетях на ветеринара обрушили потоки гнева. Подобные случаи доказывают то, что люди всегда очень сострадательны к животным и зачастую даже жалеют их больше, чем людей. Почему так происходит?

В Набережных Челнах существует группа помощи бездомным животным, она очень популярна, в соцсети на нее подписаны более 27000 человек. Подписчики там довольно активные, они пристраивают бездомных кошек и собак, собирают деньги на стерилизацию и лечение животных, на корм и многое другое.

Волонтер Илья говорит, что при возможности всегда помогает животным и редко может пройти мимо бездомного, но не человека, а кота или собаки.

На вопрос, почему он помогает животным, а не людям, отвечает, что люди, в отличие от братьев наших меньших, могут помочь себе сами.

– Чаще я помогаю именно животным, так как считаю, что многие люди сами доводят себя до состояния, когда им требуется помощь, не считая детей, конечно. К тому же животные не способны на подлость и обман, в отличие от некоторых людей. А если помогаешь незнакомому человеку, то не знаешь, что от него ожидать. Отдельный вопрос, почему я не помогаю детям: тут я, наверное, просто бессилен. Если 300 рублей, пожертвованных для животного, могут спасти ему жизнь, то 300 рублей для больного ребенка не дадут ничего, – делится волонтер.

Такая стратегия поведения характерна для многих людей. По исследованиям американских социологов, человек чаще склонен испытывать жалость к страдающему животному, чем к взрослому человеку, оказавшемуся в беде.

Психолог Павел Данилов считает, что большее сострадание к животным, чем к людям, идет с детства. «Чем больше узнаю людей, тем больше нравятся собаки», – фраза, которую приписывают баснописцу Эзопу, объясняет причину данного явления.

– Представьте ребенка возрастом до года, он сам ничего не может, ничего не знает и без заботы просто не существует. Самое главное, младенец в этот период нуждается в эмоциональной связи с матерью не меньше, чем в пище. Эта ранняя связь становится эталоном для построения отношений с людьми. В случае если мать в какие-
то моменты отсутствовала физически или эмоционально, у ребенка не формируется положительной привязанности. Если не решена эта задача первого года жизни, человек будет не способен к эмоциональной связи с людьми во взрослом возрасте, она проявляется у него с животными. Люди для него становятся плохими, а животные – хорошими. Такое черно-белое мышление и деление на хороших и плохих очень характерно для людей с проблемой первичной привязанности. Бессознательное стремление воспроизвести травмирующий детский опыт заставляет человека раз за разом разочаровываться в людях и испытывать гнев, так же, как он когда-то разочаровывался в матери и испытывал гнев к ней. Поэтому и получается, что «чем больше узнаю людей, тем больше нравятся собаки», – объясняет Павел Данилов.

Ветеринар Алина Сергеева говорит, что относится к животным, как к детям, и считает, что у большинства людей существует именно такая аналогия. Поэтому некоторые пары, у которых нет детей, заводят, например, щенка. Понятно, что ставить знак равенства между человеком и животным нельзя, но когда обижают собаку или кошку, на обидчика выплескивается не меньше гнева, чем когда пострадал человек.

– А кому-то не жаль ни животных, ни людей. Хорошо, что есть и волонтеры, которые помогают людям, и те, кто помогает животным, – говорит ветеринар.

Источник