перед закрытой стеклянной дверью ведущей
Перед закрытой стеклянной дверью ведущей
В приведённых ниже предложениях из прочитанного текста пронумерованы все запятые. Выпишите цифры, обозначающие запятые между частями сложного предложения, связанными подчинительной связью.
Матушка, (1) вздрогнув, (2) опустила голову. Слышно было, (3) как глухо, (4) точно в бреду, (5) звенела муха в огромном окне. Стеклянная дверь на балкон была закрыта, (6) чтобы из сада не несло жаром.
(1)Василий Никитьевич вот уже несколько дней стучал ногтями по барометру и шёпотом чертыхался — стрелка стояла: «сухо, очень сухо». (2)За две недели не упало ни капли дождя, а хлебам было время зреть. (3)Земля растрескалась, от зноя выцвело небо, и вдали, над горизонтом, висела мгла, будто пыль от стада. (4)Погорели луга, потускнели, стали свёртываться листья на деревьях. (5)Когда домашние собирались за столом, они уже не шутили, как прежде: лица у отца и матушки были озабоченные.
(6)За обедом Василий Никитьевич, выбивая пальцами дробь по краю тарелки, сказал:
– (7)Если завтра не будет дождя, урожай погиб.
(8)Матушка, вздрогнув, опустила голову. (9)Слышно было, как глухо, точно в бреду, звенела муха в огромном окне. (10)Стеклянная дверь на балкон была закрыта, чтобы из сада не несло жаром.
– (11)Неужели — опять голодный год, — проговорила матушка, — боже, как ужасно!
– (12)Да, вот так: сиди и жди казни, — отец подошёл к окну и глядел на небо, засунув руки в карманы брюк. — (13)Ещё один день этого окаянного пекла, и — вот тебе голодная зима, тиф, падает скот, мрут дети.
(15)Обед кончился в молчании. (16)Когда все разошлись и дом погрузился в послеобеденный сон, Никита остался в столовой один. (17)В полуденной зловещей тишине только звенели мухи, все вещи были словно подёрнуты пылью. (18)Никита не знал, куда приткнуться, и, вздыхая, примостился в углу на старый диванчик, который стоял возле стола. (19)Поневоле взгляд его остановился на злосчастном барометре. (20)И в эту минуту Никита увидел, что синяя стрелка на циферблате далеко отделилась от золотой стрелки и дрожит между «переменчиво» и «бурей». (21)Никита забарабанил пальцами в стекло — стрелка ещё передвинулась на деление к «буре».
(22)Никита побежал в библиотеку, где спал отец. (23)Постучал. (24)Сонный, измятый голос отца спросил поспешно:
– (25)А, что? (26)Что такое.
– (27)Папа, поди — посмотри барометр.
– (28)Не мешай, Никита, я сплю.
– (29)Посмотри, что с барометром делается, папа.
(30)В библиотеке было тихо. (31)Отец, очевидно, никак не мог проснуться. Наконец зашлёпали его босые ноги, повернулся ключ, и в приоткрытую дверь просунулась всклоченная борода.
– (32)Зачем меня разбудил. (33)Что стряслось.
– (34)Барометр показывает бурю.
– (35)Врёшь, — взволнованным шёпотом проговорил отец, и побежал в залу, и сейчас же оттуда закричал на весь дом: — Саша, Саша, буря. (36)Будет дождь! (37)Ура. (38)Спасены!
(39)Томление и зной усиливались. (40)Замолкли птицы, мухи осоловели на окнах. (41)К вечеру низкое солнце скрылось в раскалённой мгле. (42)Но стрелка барометра твёрдо указывала — «буря». (43)Все домашние собрались у круглого обеденного стола. (44)Говорили шёпотом, оглядывались на раскрытые в невидимый сад балконные двери.
(45)И вот в мертвенной тишине глухо и важно зашумели вётлы на пруду, долетели испуганные крики грачей. (46)Шум становился всё крепче, торжественнее. (47)И наконец сильным порывом ветра примяло акации у балкона, пахнуло свежестью в дверь, внесло несколько сухих листьев, мигнул огонь в матовом шаре лампы, и налетевший ветер засвистел, завывая в трубах и в углах дома. (48)Весь сад теперь шумел, скрипели стволы, качались невидимые вершины. (49)И вот — бело-синим ослепитель- ным светом раскрылась ночь. (50)На мгновение чёрными очертаниями появились деревья, низко склонившиеся над землёй. (51)И — снова тьма. (52)И грохнуло, обрушилось всё небо. (53)За шумом никто не услышал, как упали и потекли капли дождя на стёклах. (54)Хлынул дождь — сильный, обильный, потоком. (55)Матушка стала рядом с отцом в балконных дверях, глаза её были полны слёз. (56)Запах влаги, прели, дождя и травы наполнил зал.
* Алексей Николаевич Толстой (1883—1945) — русский писатель, автор автобиографической повести «Детство Никиты», ряда фантастических романов, трилогии «Хождение по мукам», исторического романа «Пётр I», а также множества рассказов и пьес.
В каком варианте ответа содержится информация, необходимая для обоснования ответа на вопрос: «Почему Василий Никитьевич так обрадовался дождю?»
1) Ему надоела знойная погода.
2) Дождь должен был спасти урожай и тем самым уберечь людей от голода.
3) В жару ему нездоровилось, а дождь принёс долгожданную прохладу.
4) Из–за долгой засухи и гибели урожая он мог понести большие убытки.
Правильный ответ указан под номером 2.
Укажите, в каком значении употребляется в тексте слово «падает» (предложение 13).
В контексте предложения слово ПАДАЕТ употребляется в значении УМИРАЕТ.
Правильный ответ указан под номером 2.
Напишите сочинение-рассуждение, раскрывая смысл высказывания Максима Горького: «… язык наш обладает богатейшей образностью и гибкостью, не зря Тургенев назвал его «великим, прекрасным»». Аргументируя свой ответ, приведите 2 примера из прочитанного текста. Приводя примеры, указывайте номера нужных предложений или применяйте цитирование.
Вы можете писать работу в научном или публицистическом стиле, раскрывая тему на лингвистическом материале. Начать сочинение Вы можете словами М. Горького.
Объём сочинения должен составлять не менее 70 слов.
Работа, написанная без опоры на прочитанный текст (не по данному тексту), не оценивается. Если сочинение представляет собой пересказанный или полностью переписанный исходный текст без каких бы то ни было комментариев, то такая работа оценивается нулём баллов.
Сочинение пишите аккуратно, разборчивым почерком.
Русский язык — один из самых богатых и красивых языков мира. В нем достаточно слов для того, чтобы назвать все предметы и явления, передать самые разнообразные чувства, настроения, переживания. Поэтому трудно не согласиться с высказыванием Максима Горького: «… язык наш обладает богатейшей образностью и гибкостью, не зря Тургенев назвал его «великим, прекрасным»».
Подтвердим это примерами из текста Алексея Толстого. В приве-денном отрывке из автобиографической повести «Детство Никиты» образ страшного голода создается автором с помощью ярких эпитетов. В предложении 13 (Ещё один день этого окаянного пекла, и — вот тебе голодная зима, тиф, падает скот, мрут дети…) жара, из-за которой погибает урожай, называется окаянным пеклом. В предложении 17 (В полуденной зловещей тишине только звенели мухи, все вещи были словно подёрнуты пылью) тишина без долгожданного шума дождя описывается как «зловещая». Эпитеты тем самым передают всеобщую атмосферу напряженного ожидания и безысходности, бессилия человека перед миром природы. Необычная метафора, подчеркивающая радость людей пролившимся наконец-то дождем, создана Толстым в описании природы во время ночной бури в предложении 49 — ночь «раскрылась» «бело-синим ослепительным светом». Не правда ли, интересный образ?
Таким образом, приведенные примеры можно по праву считать аргументами в поддержку мнения М. Горького о том, что наш язык необычайно богат и по праву может считаться великим.
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Черный Саша
Книга «Том 5»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
У пристани, внизу, отчаянно скрипела на цепочке и шлепалась о воду лодка. Да и как ей было не скрипеть и не шлепать, когда тройка озорных мальчишек перелезла по отмели через забор, забралась в лодку и изо всех сил стала ее раскачивать. Вправо — влево, вправо — влево… Вот-вот краем зачерпнет воды до самого борта!
Плывший на плоскодонном челне старичок в малиновом гарусном шарфе лениво шарил глазами по прибрежным кустам. То там, то сям покачивались прибитые к берегу поленья, чурбашки либо обломки досок… Старичок подтягивал багром добычу, укладывал поперек челна и медленно шлепал по воде дальше… Засмотрелся на далекие старые ветлы вдоль окраинной дороги Елагина острова, послушал, как на мостике справа гудят копыта, скрестил руки и весла и позабыл про свои дрова.
А в Крестовку с Невы вплыла новая компания; писаря с гармошками, девушки с цветными, похожими на детские воздушные шары, зонтиками… Легкая песенка под перебор веселых ладов прокатилась по речушке, легкие волны светлыми горбиками поплыли к берегам. Скворец в саду на кленовой ветке внимательно склонил голову: знакомая песня! В прошлом году он ее здесь слышал, — не та ли самая компания в лодках проплывает.
Всем было весело в этот весенний день: воробьям на крыше сарая, таксе и дворняжке, отдыхавшим у ворот после гонки вдоль забора, неизвестным мальчишкам в привязанной лодке, молодым англичанам, выплывавшим на гичке к Стрелке, писарям и девушкам на Крестовке. Даже чья-то старая-старая бабушка, отдыхавшая по ту сторону сада в плетеном кресле на балконе, подставляла легкому ветру ладонь, шевелила пальцами и улыбалась: так мирно блестела сквозь зеленеющие вершины река, так плавно звучали по реке голоса, так бодро, отставив генеральский хвост по ветру, шагал по двору рыжий петух мимо самого носа распластавшейся на теплом бревне кошки…
В длинном, примыкающем к саду флигеле тоже было радостно и уютно. В кабинете на письменном столе сидел рыжий котенок и, удивленно прислушиваясь, потрагивал лапкой басовую струну мандолины. В шкафу кротко блестели золотыми буквами корешки книг. Они отдыхали… А на стене, над старым, похожим на мягкую гитару, диваном висели портреты тех, кто книги эти когда-то написал; курчавый, благосклонный Пушкин, седые, бородатые Тургенев и Толстой, гусар Лермонтов с вздернутым носиком… В ясный цвет синекубовых обой были выкрашены и двери и рамы. Ветер сквозь форточку вздувал тюлевую занавеску, будто парус надувал. Ему ведь все равно, лишь бы забавляться. Чужеземный фикус подымал свежевымытые листья к окну, заглядывал в сад: «Какая у них тут в Петербурге весна?»
За отдернутой портьерой виднелась милой терракотовой окраски столовая. На карнизе кафельной печки сидела пучеглазая, румяная матрешка: одна нога босая, точно обсосанная, другая — в роскошной бархатной валенке. Сбоку дремал дубовый буфет с верхним этажом на львиных лапах. За гранеными стеклами блестел прабабушкин чайный сервиз, темно-голубой в золотых виноградинах. Вверху бились вдоль окна молодые весенние мухи, волновались, искали выхода в сад. На овальном столе лежала детская книга, раскрытая на картинке. Раскрашивали ее, должно быть, детские руки: кулаки у человеков были синие, лица — зеленые, а курточки и волосы телесного цвета, — иногда ведь так приятно раскрасить совсем не так, как в жизни полагается. С кухни доносился веселый, дробный стук сечки: кухарка рубила мясо для котлет и в такт стуку и тиканью стенных часов мурлыкала какую-то котлетную польку.
Перед закрытой стеклянной дверью, ведущей из столовой в сад, стояли, прижав к стеклу носы, две девочки, две сестры. Если бы кто из сада на них взглянул, сразу бы увидел, что только им во всем саду и доме в этот солнечный весенний день было грустно. У старшей Вали даже слезинка блестела на щеке, вот-вот капнет на передничек. А младшая, Катюша, надутая-пренадутая, сердито смотрела на скворца, сдвинув пухлые брови, — точно скворец ее куклу клюнул или через форточку пышку с маком унес.
Дело, конечно, не в пышке. Только что прочли они в первый раз в жизни страницу за страницей по очереди «Кавказского пленника» Толстого и разволновались ужасно. Раз написано, — значит, настоящая правда. Это ведь не детская сказка про Бабу Ягу, которую, может быть, взрослые нарочно выдумали, чтобы детей пугать…
Старших никого не было: мама уехала на крестовской конке на Петербургскую сторону за покупками, отец в банке — на службе. Кухарка про «Кавказского пленника», разумеется, не знает, няня в гости укатила, кума у нее именинница… Можно было бы няне все своими словами пересказать, у нее ведь сын фельдфебелем на Кавказе служит, письма ей пишет. Может быть, она от него узнает: правда ли? мучают ли так людей? Или когда-то мучили, а теперь запрещено.
— Что ж, все-таки удрал он в конце концов благополучно, — сказала со вздохом Катюша.
Ей уже надоело кукситься, — день был такой светлый. И раз окончание хорошее, значит, не стоит особенно и горевать.
— Может быть, Жилин потом со своими солдатами устроил засаду и поймал в плен тех самых татар, которые его мучили… Правда?
— И больно-пребольно велел их высечь! — обрадовалась Валя. — Крапивой! Вот вам, вот вам! Чтоб не мучили, чтоб в яму не сажали, чтоб колодок не надевали… Не кричать! Не сметь кричать… А то еще получите.
Впрочем, Валя сейчас же и передумала:
— Вон! — закричала Катюша и топнула каблучком в пол.
— Постой, не кричи, — сказала Валя. — И вот, когда она научилась читать по-русски, она тихонько удрала к Жилину… И потом крестилась… И потом вышла за него замуж…
Катюша даже взвизгнула от удовольствия, так ей понравился такой конец. Теперь, когда они расправились с татарами и так хорошо устроили судьбу Дины и Жилина, им стало немного легче… Они надели калошки, вязаные кофточки, еле-еле открыли вдвоем набухшую дверь и вышли на крыльцо.
Неизменный адъютант Тузик, виляя косматым хвостом, подбежал к девочкам. Сестры спрыгнули с крыльца и пошли по влажным дорожкам вокруг сада. Нечего, в самом деле, разбойникам потакать!
В углу сада, у старой заброшенной оранжереи, девочки остановились над ямой. На дне горбом лежали прошлогодние, слежавшиеся листья… Они переглянулись и поняли друг друга без слов.
— А где ж мы пленных возьмем? — спросила младшая, с наслаждением втискивая в глину каблуком пустой вазон.
— Ну, конечно! А кто будет Диной?
Сестры подумали и решили, что спорить не стоит. Конечно, лучше быть Диной, чем свирепым татарином. Но сначала они обе будут татарами и поймают Мишку в плен. А потом Валя станет Диной, а Катюша ее подругой, и обе помогут пленникам бежать. Кто ж будет вторым пленником, Костылиным?
Тузик угодливо завертел у девочкиных ног хвостом. Чего же и искать больше?
— Чего надо? — звонко отозвался с улицы дворницкий мальчик Миша.
Через минуту Миша, дожевывая баранку, стоял перед сестрами. Он был совсем еще маленький, мальчик с пальчик, в надвинутом до самого носа картузе и привык во всем подчиняться девочкам из флигеля.
— Во что играть будем?
— В «Кавказского пленника», — объяснила Валя. — Да глотай ты скорей свою баранку! Ты будто Жилин, русский офицер. Ты будто из крепости к своей маме верхом едешь. Она тебе невесту приискала, хорошую и умницу, и имение у нее есть. А мы тебя в плен возьмем и в яму посадим. Понял!
Перед закрытой стеклянной дверью ведущей
А в Крестовку с Невы вплыла новая компания; писаря с гармошками, девушки с цветными, похожими на детские воздушные шары, зонтиками… Легкая песенка под перебор веселых ладов прокатилась по речушке, легкие волны светлыми горбиками поплыли к берегам. Скворец в саду на кленовой ветке внимательно склонил голову: знакомая песня! В прошлом году он ее здесь слышал, — не та ли самая компания в лодках проплывает.
Всем было весело в этот весенний день: воробьям на крыше сарая, таксе и дворняжке, отдыхавшим у ворот после гонки вдоль забора, неизвестным мальчишкам в привязанной лодке, молодым англичанам, выплывавшим на гичке к Стрелке, писарям и девушкам на Крестовке. Даже чья-то старая-старая бабушка, отдыхавшая по ту сторону сада в плетеном кресле на балконе, подставляла легкому ветру ладонь, шевелила пальцами и улыбалась: так мирно блестела сквозь зеленеющие вершины река, так плавно звучали по реке голоса, так бодро, отставив генеральский хвост по ветру, шагал по двору рыжий петух мимо самого носа распластавшейся на теплом бревне кошки…
В длинном, примыкающем к саду флигеле тоже было радостно и уютно. В кабинете на письменном столе сидел рыжий котенок и, удивленно прислушиваясь, потрагивал лапкой басовую струну мандолины. В шкафу кротко блестели золотыми буквами корешки книг. Они отдыхали… А на стене, над старым, похожим на мягкую гитару, диваном висели портреты тех, кто книги эти когда-то написал; курчавый, благосклонный Пушкин, седые, бородатые Тургенев и Толстой, гусар Лермонтов с вздернутым носиком… В ясный цвет синекубовых обой были выкрашены и двери и рамы. Ветер сквозь форточку вздувал тюлевую занавеску, будто парус надувал. Ему ведь все равно, лишь бы забавляться. Чужеземный фикус подымал свежевымытые листья к окну, заглядывал в сад: «Какая у них тут в Петербурге весна?»
За отдернутой портьерой виднелась милой терракотовой окраски столовая. На карнизе кафельной печки сидела пучеглазая, румяная матрешка: одна нога босая, точно обсосанная, другая — в роскошной бархатной валенке. Сбоку дремал дубовый буфет с верхним этажом на львиных лапах. За гранеными стеклами блестел прабабушкин чайный сервиз, темно-голубой в золотых виноградинах. Вверху бились вдоль окна молодые весенние мухи, волновались, искали выхода в сад. На овальном столе лежала детская книга, раскрытая на картинке. Раскрашивали ее, должно быть, детские руки: кулаки у человеков были синие, лица — зеленые, а курточки и волосы телесного цвета, — иногда ведь так приятно раскрасить совсем не так, как в жизни полагается. С кухни доносился веселый, дробный стук сечки: кухарка рубила мясо для котлет и в такт стуку и тиканью стенных часов мурлыкала какую-то котлетную польку.
Перед закрытой стеклянной дверью, ведущей из столовой в сад, стояли, прижав к стеклу носы, две девочки, две сестры. Если бы кто из сада на них взглянул, сразу бы увидел, что только им во всем саду и доме в этот солнечный весенний день было грустно. У старшей Вали даже слезинка блестела на щеке, вот-вот капнет на передничек. А младшая, Катюша, надутая-пренадутая, сердито смотрела на скворца, сдвинув пухлые брови, — точно скворец ее куклу клюнул или через форточку пышку с маком унес.
Дело, конечно, не в пышке. Только что прочли они в первый раз в жизни страницу за страницей по очереди «Кавказского пленника» Толстого и разволновались ужасно. Раз написано, — значит, настоящая правда. Это ведь не детская сказка про Бабу Ягу, которую, может быть, взрослые нарочно выдумали, чтобы детей пугать…
Старших никого не было: мама уехала на крестовской конке на Петербургскую сторону за покупками, отец в банке — на службе. Кухарка про «Кавказского пленника», разумеется, не знает, няня в гости укатила, кума у нее именинница… Можно было бы няне все своими словами пересказать, у нее ведь сын фельдфебелем на Кавказе служит, письма ей пишет. Может быть, она от него узнает: правда ли? мучают ли так людей? Или когда-то мучили, а теперь запрещено.
— Что ж, все-таки удрал он в конце концов благополучно, — сказала со вздохом Катюша.
Ей уже надоело кукситься, — день был такой светлый. И раз окончание хорошее, значит, не стоит особенно и горевать.
— Может быть, Жилин потом со своими солдатами устроил засаду и поймал в плен тех самых татар, которые его мучили… Правда?
— И больно-пребольно велел их высечь! — обрадовалась Валя. — Крапивой! Вот вам, вот вам! Чтоб не мучили, чтоб в яму не сажали, чтоб колодок не надевали… Не кричать! Не сметь кричать… А то еще получите.