палата с мягкими стенами

Оказывается, цвет может быть использован в качестве пыточного метода. Он называется «Белая комната» и считается одной из самых опасных форм психического расстройства. Метод этот не новый, но он приобрел особую мрачную популярность со времен недавних войн в Иране.

Заключенного помещают в камеру или комнату с абсолютно белыми стенами. Постельное белье, тюремная одежда, дверь, свет и все остальное в камере – белые, а подаваемая еда – это белый рис. Более того, ограничение сенсорной информации вызвано не только цветом, но и полной тишиной. Пленник содержится в изоляции и не может ни с кем разговаривать. Если заключенный хочет посетить туалет, он должен просунуть охраннику под дверь белый лист в качестве сигнала. Обувь же охранника настолько бесшумна, что заключенный не может слышать никаких звуков, кроме тех, которые произносит сам.

Все в тюремной камере, включая пищу, белое. Кроме того, в камере и вокруг нее стоит полная тишина, и заключенный может слышать только звуки, производимые им самим.

В наше время «Белая комната» использовалась Революционной гвардией в Иране, а заключенные были преимущественно журналистами. Амир Фахравар, один из пленников, позже описал этот свой опыт как оглушающий и бесчеловечный. Дело Фахравара было задокументировано организацией «Международная амнистия» в 2004 году, когда он подвергался пыткам.

В 2004 году Амира Фахравара, узника иранской «Белой комнаты», пытали в течение 8 месяцев. По сей день он не может избавиться от кошмаров при воспоминании о его пребывании в ней.

«Я просидел там восемь месяцев и в результате не мог вспомнить лица моих родителей, – говорит Фахравар. – Когда я наконец получил свободу, назвать меня нормальным человеком было невозможно».

Как только человек пройдет «Белую комнату», он уже никогда не возвращается в нормальное состояние снова. Внутреннее опустошение остается с ним на всю жизнь.

Поделитесь постом с друзьями!

Источник

Палата с мягкими стенами

Случается всякое в жизни. И в основном благодаря тому, что люди лезут или затрагивают не те темы и не в то время.

Знаете-ли, я привык раскапывать чужую историю постепенно. С осторожностью археолога, который не хочет повредить ценную находку, и осторожно, шаг за шагом проводит кистью по песчанику, счищая едва ощутимый слой пыли.

Но бывает и такое, что люди грубо распахивают двери. Без злого умысла. От непонимания. Непонимания того, что если тема не поднимается, она скорее всего весьма болезненная и не подлежит извлечению на белый свет.

Таким образом, доверие сменяется страхом, а дистанция лишь увеличивается.

В самом деле, не стоит так делать.

Сверхлюдей нет. И я точно не один из них. Я не могу усилием воли исцелить свои раны. Я могу лишь постараться пережить период восстановления достойно.

А я сделал уже массу недостойного и постыдного за эти пол года. Много глупых, бессмысленных и беспощадных, унижающих моё же достоинство поступков.

Мне ни к чему дополнительные волнения.

Думаю, ошибка заключается в том, что люди подсознательно отвергают яркие образы, предполагая, что таковой нужен исключительно для привлечения внимания, и не является результатом реальных переживаний.

Задай мне кто иной все эти вопросы, я бы и глазом не повёл. Дистанция позволяет не обращать внимания на такие вещи. Быть искренним и при этом сухим. Но удары обычно приходят оттуда, откуда не ждёшь.

Источник

masterok

Мастерок.жж.рф

Хочу все знать

Так называемая «Белая комната» – это особый режим содержания для политических заключенных, который особенно полюбился иранскому правительству.

Смысл в том, что свое бессрочное заключение осужденному приходится отбывать в идеально белой камере с полной звукоизоляцией. Окон в камере нет, свет никогда не гаснет, стены, пол и потолок выкрашены ровным слоем кремовой белой краски. На обед через белую дверь просовывают белую тарелку с белым рисом. Разговаривать с охраной запрещается. Если заключенному нужно в туалет, он просовывает под дверь белый лист бумаги, после чего охрана в белых костюмах, масках и специальной обуви с бесшумными подошвами проводит заключенного по белому коридору в такую же белую уборную.

Однако есть такие сведения:

Амир Фахравар, один из пленников, позже описал этот свой опыт как оглушающий и бесчеловечный. Дело Фахравара было задокументировано организацией «Международная амнистия» в 2004 году, когда он подвергался пыткам.

В 2004 году Амира Фахравара, узника иранской «Белой комнаты», пытали в течение 8 месяцев. По сей день он не может избавиться от кошмаров при воспоминании о его пребывании в ней.

«Я просидел там восемь месяцев и в результате не мог вспомнить лица моих родителей, – говорит Фахравар. – Когда я наконец получил свободу, назвать меня нормальным человеком было невозможно».

Источник

Мягкая комната. День 1

«Сегодня ко мне никто не пришел. Они перестали приносить еду и таблетки. И теперь я один, совсем один. Не знаю, что произошло, но за дверью больше никто не ходит. И мне очень страшно. Страшнее, чем раньше. Я знаю, пока еще день. В иллюминаторе солнце. Но скоро стемнеет. Стены начинают сжиматься. Мне кажется, это конец…»

Моргающая под потолком лампа тускло освещала маленькую комнату с мягкими серыми стенами. Местами материал был порван, из дырок мягкой ватой вываливалось чье-то безумие. За толстым стеклом овального окна медленно сгущались сумерки. Он не мог увидеть мир за своей стеной, потому что «иллюминатор» располагался слишком высоко. Но Платон точно знал, что там была жизнь. Жизнь, из которой его когда-то вырвали, как испорченный тетрадный лист, и бросили сюда. Изолировали, спрятали, загнали в угол, оставили умирать.

Он не сопротивлялся, потому что знал, что болен. Всегда знал, но не хотел, чтобы другие догадались. Он много лет жил затворником наедине со своими демонами, до тех пор, пока не встретил Лизу. Она вернула его к жизни, научила любить и мечтать. Это было счастье, которое можно было потрогать руками. А потом в один миг все исчезло. Наружу прямо из головы вырвались твари, которые промчались по улицам к ее дому, ворвались без предупреждения и его руками забрали ее навсегда. Платон пытался объяснить полиции, что ни в чем не виноват, это был не он, а голоса, которые впервые предстали во плоти и отняли единственное, что было дорого. Но его никто не слушал. Никто, кроме приятного белого человека в красивом халате. Доктор не кричал, не ругался, не называл его убийцей. Просто поверил, привел сюда много лет назад и объяснил, почему так будет лучше. И большой потерянный обездоленный Платон поверил, смирился, наконец-то оказался там, где ему стоило быть. Затем постепенно демоны, разрывавшие его изнутри, стали пропадать. Кричали ужасные вещи, хватаясь в агонии грязными когтями за его искалеченную душу, а потом исчезли.

Пол крохотной комнаты был плотно его мыслями. На матрасе в углу, обняв толстые колени, сидело огромное безумное измученное тело Платона. Оно тряслось под громкие всхлипы, заглушаемые нарастающей волной демонических воплей в его голове. В иллюминаторе почти стемнело, звезды рассыпались в небе морем разноцветных камней. Никто так и не пришел. Док, санитары, громкие больные в соседних палатах, все покинули его, оставив наедине с разъедающей уши тишиной.

— Где вы все, вашу мать?

Платон резко встал, пошатываясь подошел к стене, и начал дубасить по ней полусжатыми кулаками. Хотелось есть. Желудок горел и кувыркался где-то там внутри. Но его пугал не голод, а голова без таблеток. Демоны кричали, тянули свои мерзкие лапы через истончающиеся решетки камеры, в которой их замуровали. Белые горькие пилюли и три укола в день сдерживали их много лет. Но сегодня срок закончился. И они хохотали в предвкушении сладкой свободы.

Чем сильнее Платон долбил по стене, тем меньше чувствовал свои руки. В конце концов он рухнул на «бумажный» пол и громко зарыдал.

— Не оставляйте меня! Я не хочу быть с ними! Почему меня никто не слышит…? Аааааа!

прПлатон расслабил тело и приготовился ждать смерти, проваливаясь все глубже и глубже в беспамятство, когда раздался тихий стук в дверь.

Дубликаты не найдены

Авторские истории

20.3K постов 21K подписчиков

Правила сообщества

Авторские тексты с тегом моё. Только тексты, ничего лишнего

1. Мы публикуем реальные или выдуманные истории с художественной или литературной обработкой. В основе поста должен быть текст. Рассказы в формате видео и аудио будут вынесены в общую ленту.

Случаи из практики 100 (Юбилейный выпуск)

— Ну да, у нас визуальные образы заменены на другие чувства, осязание, обоняние и слух.

— То есть вас встревожил не сам факт появление снов, а их содержание?

— Именно! – с жаром воскликнула девушка. – Я начала видеть образы!

— Обычно мне видится одна и та же комната, мебель, старый телевизор в углу, цветы на подоконнике и красивая женщина в длинном белом платье.

— Белом? – недоуменно спросила я. – Вы же говорили, что родились незрячей…

— В том-то и дело, что я никак не могу знать то, как выглядят цвета, что вон тот предмет – это цветочный горшок, а вот эта квадратная штука – окно. Когда это случилось в первый раз, у меня случился приступ паники и я начала думать, что ко мне стало возвращаться зрение.

— Но это оказалось не так?

— Я осталась такой же слепой, как и раньше. Обратилась к офтальмологу, и она не нашла никаких изменений. Спустя неделю мне привиделась другая картина – большая ванна с облупившимися краями и стиральная машина, из которой та же самая женщина вынимала белье. Я спрашивала у родителей кем она могла бы быть, описывала ее прическу, зеленые глаза, родинку на шее. Но они так ничего и не ответили – отец просто промолчал, а мать обняла и сказала, что это просто сон и ничего больше.

— Вас это не успокоило?

— Ни капельки, поэтому я отправилась к сомнологу. Было непросто найти такого специалиста, но я таки попала на прием и рассказала все, что со мной происходит. Результат оказался нулевым – с нервной системой все в порядке, эмоциональный фон тоже. Но врач сказала, что тут возможно какие-то проблемы с психикой и порекомендовала обратиться к психиатру. Но я побоялась идти в больницу – не хотела, чтобы меня запихнули в комнату с мягкими стенками и решила, что сначала попробую сходить к психологу…

— Есть одна… Во-первых, есть один непреложный факт – нельзя видеть сны в картинках, если родился незрячим. А во-вторых, давайте вспомним как мы объясняем детям названия вещей или явлений. Например, если рядом раздается лай, то мы говорим, что эти звуки издает собака, или если ребeнок тыкает пальцем в небо, то взрослые объясняют, что оно голубое.

— Вы хотите сказать, что я просто не могу знать, как выглядят различные объекты, раз никогда их не видела и мне никто не рассказал об их названиях?

— И как такое может быть?

— Либо вы попросту забыли об этом. И причин этому может быть достаточно много, к примеру психическое расстройство, которое часто называют раздвоением личности. Может быть дело в невероятно сильном внушении или чем-то подобном.

— Это вряд ли, я много раз была у офтальмолога, причем в разные периоды жизни – и она всегда говорила одно и то же: мое зрение полностью атрофировано. Нельзя убедить человека в том, что он не в состоянии сделать от природы.

— Хм… Первый раз, кажется, был лет в семь. Мы тогда пришли к Александре Павловне – я у нее всю жизнь наблюдалась. Но что происходило, точно сказать не могу – много лет уже прошло.

— Вот мы и пришли к главному вопросу – а не может ли это быть врачебной ошибкой? Может вы на самом деле умеете видеть, но это происходит незаметно для вас?

— Если вы считаете это необходимым, то конечно. Сейчас схожу за ней.

— У меня возможно серьезные проблемы, мама. Думаю, нам стоит сегодня-завтра наведаться к другому врачу и проверить зрение. Я хочу знать мнение со стороны.

— В этом нет необходимости, – поспешно ответила родительница. – Уверена, что там будет тот же самый результат.

— Почему вы так думаете? – спросила я.

— Ну это же моя дочь, и я точно заметила если бы она неожиданно начала видеть.

— Это… это ложь! Я тут совершенно не при чем!

— Мама, ты что, знаешь, что со мной?! – несмотря на отсутствие зрения, от Елизаветы не ускользнуло то, как дрогнул голос матери.

— Умоляю, скажи мне! Я должна знать!

— Я не могу! – воскликнула Алевтина и, вскочив на ноги, поспешно отошла в дальнюю часть комнаты.

Воцарилось молчание, прерываемое только всхлипами рыдающей девушки. Она явно не ожидала что мать от нее что-то скрывает. И чем больше времени проходило, тем горше становилась эта обида. Елизавета начала постепенно складывать в уме различные события из собственной жизни. Вытерев слезы тыльной стороной ладони, клиентка тяжело вздохнула и жалобно произнесла: «Пожалуйста!» Алевтина повернулась к нам и с совершенно потерянным видом отправилась на прежнее место.

— Меня?! – изумилась девушка.

— Нам сказали, что коротнула проводка, но что там произошло на самом деле, никто точно не знает. Единственное что я успела сделать, когда заметила в комнате дым – это взять папку со всеми документами и свою сумочку. Потом выбежала в коридор, где уже было не продохнуть и побежала к лестнице. А затем вспомнила о вас с Галей – вы, наверное, как обычно, спали после обеда. Бросила все и ломанулась обратно, один из соседей услышал плач ребенка и выбил дверь. Ты лежала посреди комнаты рядом с матерью и кашляла, а она, видимо пьяная вусмерть, никак не реагировала. Я схватила тебя, а дядя Коля твою мать…

— И что случилось потом?

— Я не смогла добраться до лестницы из-за огня и заперлась у себя в комнате, открыла окно и попыталась дотянуться до водостока. К счастью, к тому времени приехали пожарные и спасли нас обеих.

— Как же так случилось? Как я попала к вам?

— Нас всех отвезли в больницу. Где-то через пару дней мне стало лучше, и я захотела узнать, что с тобой. Врач сказал, что ты едва не задохнулась от дыма и до сих пор не пришла в себя. После выписки отец отвез меня к своим родителям, но я все равно несколько раз навещала тебя. Родственников твоих так и не нашли и в случае, если бы ты пришла в себя, то после выздоровления отправили бы в детский дом.

— Но я не помню этой больницы!

В этот момент напротив меня сидела не запутавшаяся в себе молодая девушка, а самый настоящий ребенок – рыдающий одновременно от горя и радости. До того времени мне никогда не приходилось видеть, чтобы незрячие люди плакали и это зрелище производило неизгладимое впечатление. Елизавета подвинулась к сгорбившейся матери и заключила ее в объятия.

— А затем, действительно появилась я, тщательно пытаясь изменить голос так, чтобы он был похож на Галин. Ты спросила, что со мной и получила ответ что мама простудилась. Мы удочерили тебя без особых проблем и решили, что будем держать в секрете то, что произошло. Со временем ты все забыла, а если и вспоминала, то мы говорили, что тебе просто все это просто приснилось. Понимаешь, мы хотели, чтобы ты была счастлива и не вспоминала о тех ужасах… Прости меня за это!

— Я тоже тебя люблю, Лиза! – ответила мать и опустила голову на плечо дочери…

«Мнемомодулятор»

Марина негромко постучала и открыла дверь с надписью: «Главный психиатр А.Р. Каргин»:

– Артем Романович, можно?

– Заходите, Мариночка, заходите, – Марина в очередной раз обратила внимание, какой у Каргина добродушный, обволакивающий голос. Профессионал, ничего не скажешь. Но она уже давно не маленькая наивная девочка. За десять лет выучила почти все хитрости главного психиатра поликлиники. – Как у вас дела? Как университет? Не надумали к нам идти после сдачи диплома? Нам нужны специалисты, как вы.

– Вы мне льстите, Артем Романович. Какой с меня специалист? Практики – ноль. Диплом еще не получила. А специализация у меня помните какая? Нейрофизиология. Не чета ее величеству Психотерапии.

– Но ведь твои разработки как раз подходят нам, – Каргин пропустил колкость. Некогда сам же утверждал, что будущее за психотерапией, а Марине не стоит и пробовать поступать в медицинский университет, так как туда берут или умных, или богатых. – Я хорошо помню, как ты ребенком меня спрашивала про память, воспоминания, методы лечения психических травм. Кто бы мог тогда подумать, что через десять лет твоя детская фантазия сможет осуществиться. Твоя идея до сих пор мне кажется фантастической, но исследования профессора Васильева доказывают обратное.

– Знаю, это он помог доказать и воплотить мои теории.

– А я чувствовал, что из тебя выйдет отличный ученый, – улыбка была под стать рекламной, что показывала качество зубной пасты, но глаза и отсутствие морщин вокруг них, выдавали неискренность слов. – Если от меня что-то понадобится, ты обращайся.

– Я, собственно, поэтому и пришла к вам. Именно к вам, а не… – Марина запнулась и сглотнула, – к маме.

– Да? – Каргин откинулся на спинку стула, сцепил пальцы на груди, закинул ногу на ногу. И продолжил уже совершенно другим тоном. Тоном торгашей на рынке. – Чем могу тебе помочь, Мариночка? – фальшивое добродушие так и осталось приклеенным к лицу главного психиатра, но в голосе появились нотки не наигранной заинтересованности. Этот бульдог психиатрии никогда не упускал случая поживиться за счет других.

– Моя мама под вашей опекой уже двадцать лет. По вашим же словам, у нее в последнее время редко случаются рецидивы, но я по-прежнему не могу с ней видеться, как дочь с матерью. Вы правильно заметили, что моя детская фантазия вскоре может воплотиться. И у этого «скоро» даже есть дата – первое июля, то есть через две недели.

– Поэтому ты хочешь попросить меня… – Каргин специально сделал паузу, чтобы посмотреть, как Марина его будет упрашивать.

– Поэтому я забираю свою маму, – Марина протянула официальный документ, разрешающий забрать пациента Екатерину Семенову из психиатрической больницы, чтобы перевести ее в Исследовательский центр мозга и памяти имени Зинченко.

Главный психиатр не спеша взял протянутый лист бумаги и внимательно изучил содержимое документа. Улыбка Каргина таяла, словно смола от июльского солнца. Желание прославиться так и останется всего лишь желанием. Об исследованиях в одном из самых престижных центров мозга не слышали только глухие, но это не говорило об их неосведомленности.

– Ну что же, раз профессор Васильев подписал приказ о переводе, не могу не поздравить вас с успехом, – последнее слово произнеслось сквозь зубы, словно его прорычали.

– Еще рано говорить о каком-либо успехе… – Марина думала о своем. Для нее успех – убедить хитрого психиатра, что документ – не липовый, а подпись Васильева – настоящая. Кто же разрешит ставить эксперименты на людях, без предварительных расчетов и проверок, которые могут занять не один год?

– Ну как же? – Каргин сбил Марину с мысли. Этим вопросом он помог ей быстро прийти в себя. – Ты так близко подобралась к цели. А кажется, будто еще вчера пришла впервые ко мне в кабинет и даже не знала, чему посвятить свою жизнь. Помнишь тот день.

– Бабушка, ты обещала, что, когда мне исполнится десять лет, расскажешь про маму и папу.

Марина все сильнее желала узнать правду о том, что случилось с ее родителями. Одноклассницы часто обсуждали, какие подарки им дарят папы. Какие мамы – хорошие подруги. Как здорово всей семьей в праздничный день пойти покататься на аттракционах. Бабушка уделяла все свободное время любимой внучке, но это совершенно не то. Хотелось иметь папу. Хотелось иметь маму. Хотелось иметь семью. Если же этого не будет, то хотелось знать хотя бы причину.

Бабушка переводила неудобную тему в другое русло, но более не выдержав напора, пообещала рассказать все о родителях, когда Марине исполнится десять лет.

– Я помню, внученька, – тяжелый вздох смирения не обратил на себя внимание девочки, – поэтому одевайся. Мы кое-куда поедем.

Медсестра провела пожилую женщину с юной девочкой в кабинет ко врачу. Тот стоял у стола и перебирал бумаги.

– Добрый день, Артем Романович. Сегодня я не одна. Вот, держу обещание, что давала внучке.

Каргин повернулся к посетителям:

– Так-так, неужели это та самая Мариночка? – дежурная улыбка появилась мгновенно. – И нам сегодня исполнилось целых десять лет? Вот же время быстро летит.

Марина посмотрела на бабушку, как бы спрашивая разрешение говорить с незнакомцем. Увидела одобрительный кивок и спросила у психиатра:

– Нет, Мариночка. Присядь, – дождавшись пока она устроится поудобнее, продолжил. – Я лечащий врач твоей мамы.

– Правда? Она жива? Я хочу ее увидеть. Мне так хочется ей столько рассказать…

– Постой, Марина, – оборвал ее Каргин. – Не торопись. Тебе нельзя с ней разговаривать. – Последовал жест, останавливающий ее вопросы. – Сейчас я все объясню. Но ты должна меня выслушать очень внимательно и не перебивать. О чем захочешь – спросишь, когда я закончу, хорошо?

– Когда твоей маме было шестнадцать лет, – психиатр негромко принялся рассказывать, – ее с одноклассницей пригласили прогуляться по парку. Подруга отказалась, а твоя мама пошла с ними. – глаза рассказчика поймали движение за спиной Марины. Бабушка достала платок и вытерла слезы. – В тот вечер она пришла домой в крови и синяках. А через девять месяцев на свет появилась ты, Мариночка. Твое рождение ухудшило психическое состояние мамы, а присутствие напоминало ей тот самый вечер. Через месяц после твоего рождения, твоя мама попыталась… – Каргин снова посмотрел на бабушку. Та, не выдержав, быстро вышла из кабинета. Из коридора доносилось рыдание. – Твоя бабушка пришла вовремя домой, Марина. Минутой дольше и младенец бы захлебнулся в ванночке под колыбельную своей матери. Понимаешь ли, причина появления тебя на свет стала психологической травмой для твоей мамы. Мы пробовали избавиться от ассоциативных связей в ее голове, но… Это сложно объяснить, чтобы ты поняла. В общем, получается так, что стоит твоей маме услышать хотя бы твое имя, как она впадает в ярость и кидается на стены, или в уныние и плачет, пока не подействует успокоительное, – психиатр глубоко вздохнул, подводя свой рассказ к завершению. – Так что, тебе увидеть маму можно, но ей тебя – нет. Когда ты немного подрастешь, если захочешь, мы можем познакомить вас друг с другом. Но она не должна знать, что ты ее дочь, поэтому придется назваться другим именем.

– Маму можно вылечить? – у Марины все не выходили из головы образы воссоединения дочери с матерью.

– Увы, мы еще не научились стирать воспоминания из памяти, не нарушив психику. Мозг – величайшая тайна мироздания, к разгадке которой, люди не приблизились даже на миллиметр. Конечно, исследования ведутся в этой области, но никаких прорывов нет.

– А когда вы научитесь?

– Вы сказали: «мы еще не научились стирать воспоминания», значит, этому можно научиться? И когда вас научат?

– Мариночка, ты меня неправильно поняла. Способа стирать воспоминания не существует.

– Но я хочу, чтобы у меня была мама. Мама, которая будет готовить завтраки, провожать в школу, целовать, обнимать, говорить, что любит. Придумайте этот способ.

– Эх. Если бы это было так легко. Не родился еще тот гений, который поймет природу человеческого мозга.

– Если вы не можете, тогда я сама придумаю этот способ, когда выросту. Сотру мамины плохие воспоминания и будем вместе: я, мама и папа, кататься на аттракционах.

Вечером того дня, когда Марина вернулась к реальности, вырвавшись из лап фантазий, до нее дошло, что папу никогда не увидит. И не захочет увидеть.

Разобраться в строении мозга и вывести теорию об изменении воспоминаний оказалось трудной, но выполнимой задачей. Подделать подпись профессора Васильева – начальника, коллеги, соавтора в одном лице, – даже не преграда, так, лежачий полицейский на фоне десятилетнего пути к цели.

Когда ученые, не без помощи Марины, создали мнемомодулятор – прибор, влияющий на участки мозга человека, которые отвечают за память, осталось сделать последний рывок на финишной прямой. Марина не однократно уговаривала Васильева перейти к финальной фазе исследований – опробовать новый аппарат на тех, кто хочет поменять плохие воспоминания на светлые, но профессор не любил спешить и постоянно дотошно придерживался правил. Проверка мнемомодулятора, влияния его на животных, выявление побочных эффектов, поиск отклонений.

Загвоздка лишь в том, что животные не могут сообщить, справился ли мнемомодулятор со своей задачей. А значит, исследования затянутся на неопределенный срок, возможно, навсегда. Но Марина придерживалась принципов, отличающихся от правил Васильева. Это не его мать желает прикончить единственного сына, всякий раз, когда слышит его имя.

Лариса работала уборщицей в детском саду. Марина под предлогом пройти ежегодное обследование у психиатра, пригласила ее в исследовательский центр.

– Не переживайте вы так, это обычная процедура. Все будет хорошо, – успокаивала Марина.

– Какая же это обычная процедура? Сколько лет проходила психиатра для галочки в медицинской книжке – никогда такого не было, чтобы кто-то ложился на диван и рассказывал о своем прошлом, – Лариса возмущенно припечатала к столу обходной лист.

– И что это за методика такая? Вообще, какое вам дело до моих проблем? – недоверчивый взгляд Ларисы давал понять: одно неосторожное слово, и она устроит скандал.

Марина пару секунд пристально смотрела в глаза собеседницы и спокойным, но уверенным голосом спросила:

– Как вы думаете, как изменилась бы ваша жизнь, если бы вы смогли избавиться от воспоминаний о тех событиях? Смогли полностью забыть то, что осталось в прошлом и чего не изменить, но что до сих пор продолжает терзать вас?

– Но если я просто забуду – что с того? Ведь прошлого это не изменит, – в глазах Ларисы читалось, как надежда борется с недоверием.

– Конечно, нет. Но это изменит ваше настоящее. – Марина сама верила в то, что говорила. Заметив, как Лариса задумалась, продолжила: – Подумайте сами: что вы теряете? Вы ляжете на диван, поговорить со мной, специалистом в своем деле. Между прочим, выговориться полезно и незнакомцы для этого подходят как нельзя лучше, даже если вы считаете, что мой метод не сработает. И потом, я без проблем поставлю галочку в вашем обходном листе. Договорились?

Лариса не ответила. Медленно и неуверенно подошла к дивану и устроилась на нем.

– Расслабьтесь, Лариса. Закройте глаза. Хорошо. Расскажите, что вы помните…

Марина минут двадцать расспрашивала о детстве, о приятных моментах из прошлого, о мечтах и фантазиях цветущей девочки, какой Лариса была до рокового события, переломавшего всю жизнь. Чтобы максимально расположить к себе испытуемую, Марина применила зеркальный метод из психологии. Ведь ничего так быстро не сближает двух незнакомцев, как общее хобби, одинаковые случаи из жизни, любимые фильмы, книги и мнения об происходящем в мире.

После полного налаживания контакта с Ларисой, пришло время сделать то, ради чего и завязалась вся эта авантюра. Марина достала мнемомодулятор.

– Я понимаю, вам не приятно вспоминать тот день, когда вас… – Марину учили: чем мягче поставлен вопрос о неприятном инциденте, тем легче, если это возможно, опрашиваемому отвечать, – когда у вас вся жизнь пошла наперекосяк. Но, пожалуйста, расскажите все, что помните. И с того места, когда вы проснулись.

– Это был будний день. Я проснулась в шесть утра, чтобы приготовить еду, позавтракать, успеть к первой паре, что начиналась в восемь утра. По окончании занятий, в три часа дня, Кирилл, мой однокурсник, пригласил меня в кино на вечерний сеанс. Я согласилась. Потом дорога домой, обед, он же – ужин, подготовка к свиданию, – тут Лариса остановилась и наморщила лоб. – Я вышла из дома около семи вечера в любимом голубом сарафане. От нас до кинотеатра ходил автобус, но так как погода стояла теплой, решила прогуляться по парку, что лежал как раз по дороге к назначенному месту встречи. Я не заметила, как очутилась на одной из тропинок, что пролегали среди берез. Перешла через декоративный мостик и увидела впереди трех мужчин лет сорока. Они громко разговаривали. Я слышала через слово мат. Двое слегка пошатывались, держа в руках по бутылке пива. Третий же смеялся и толкал своих товарищей. Я напряглась, захотела развернуться и убежать, но понимала, что так только сильнее привлеку внимание, поэтому решилась пойти им на встречу. – Лариса взяла из-под головы подушку и прижала сильно к груди. Затылок положила на мягкий подлокотник. Лицо побледнело. – Стоило подойти к ним на расстоянии пяти метров, те, что с бутылками обходили меня со сторон, а тот, что толкался, засвистел, гнусно ухмыльнулся и…

– Не продолжай дальше, Лариса, – оборвала рассказ Марина, включила неопробованный мнемомодулятор, занесла его над головой испытуемой. Тихо заиграла мелодия Грига «Утро». – Мы вновь возвращаемся к тому месту, когда ты собралась выходить в кино. Теперь ты слушай меня и повторяй слово в слово, что я скажу, – Лариса кивнула, – и как можно четче представь это в воображении: «Я вышла из дома около семи вечера в любимом голубом сарафане. Подул легкий ветер. Моя кожа покрылась пупырышками. Я продрогла. От нас до кинотеатра ходил автобус, поэтому я решила согреться в транспорте, пока буду ехать до нужной остановки. Когда вышла из автобуса, меня с цветами уже ждал однокурсник. Это оказалось неожиданно и волнующе. Я почувствовала свое учащенное сердцебиение. Но лучше всего запомнила, как Кирилл отдал мне свой пиджак, который хранил его тепло и запах.»

-… его тепло и запах, – закончила повторять Лариса. Марина замолчала, а музыка продолжала играть. Когда композиция закончилась, она заиграла по-новому. Мнемомодулятор выключили.

– Лариса, расскажи мне еще раз про тот день, когда ты сходила с Кириллом в кино.

На диване спокойно дышала будто другая женщина. Черты лица оставались те же, но морщин убавилось, уголки рта приподнялись, щеки порозовели. На груди так и лежала подушка, но стало заметно, что Лариса именно обнимает ее, а не ищет защиты у неодушевленного предмета. В голосе страх бесследно исчез, а вместо него появилась нежность.

В конце импровизированного психотерапевтического сеанса Марина порекомендовала Ларисе как можно чаще слушать «Утро» Грига. Когда передавала в руки листик с названием музыкального произведения, взгляд зацепился за гладкие запястья, на которых явно никогда не рубцевалась кожа. Но захлестнувший восторг мигом согнал все мысли, не касающиеся успешной ментальной операции.

– Доброе утро, Николай Дмитриевич, – Марина настолько источала радость, что хорошее настроение передалось мрачному профессору Васильеву.

– Видимо, оно у тебя действительно доброе. Ты так и сияешь вся. Неужто влюбилась? Смотри, ревновать буду, – по-отечески улыбнулся тот. Но улыбка не смогла скрыть усталость, что легко читалась на лице.

– Да будет вам, ревновать удумали. Вы лучше скажите, когда спали в последний раз? – Марина искренне переживала за старого профессора. В семьдесят лет у него ум был острее самой тонкой иглы, но тело время не пощадило. – Опять проводили тесты и расчеты? Вы уже раз десять все перепроверили, неужели этого недостаточно?

– Как? – автоматически повторила Марина.

– Тут включается второй фактор – эти самые электромагнитные волны. Еще Зощенко утверждал, что человеческий мозг излучает электрическую энергию, а значит на него можно влиять извне. Человек постоянно живет в среде, пропитанной тысячами разновидностей электромагнитных волн, но почему-то не ощущает их воздействия. Твоя же находка имеет влияние на людей. Вот я и хочу понять, как именно!

– Разве это так важно, если волны делают то, что мы хотим? – Марина уже убедилась в действенности экспериментального аппарата на примере с Ларисой, но решила рассказать об этом позже – когда еще раз использует мнемомодулятор. Осталось только заехать к Каргину в психиатрическую больницу, забрать маму к себе домой, и давняя мечта воплотится.

– Конечно важно. Вдруг у этих волн есть побочный эффект? – слова профессора на секунду заставили засомневаться Марину в мнемомодуляторе. Мысль о чистых запястьях Ларисы не успела толком сформироваться, как вспомнилось ее счастливое лицо, румянец на щеках, радость и нежность в голосе. Лариса до и после процедуры, сравнимо, как перекати-поле и цветущий подсолнух. Совершено разные внутри и снаружи.

– Вы правы, Николай Дмитриевич. Тут главное – не спешить, – профессор услышал то, что и хотел.

– Здравствуйте, приемная Исследовательского центра мозга и памяти имени Зинченко слушает, – протараторил женский голос вызубренную фразу.

– Профессор Васильев у себя? – после ухода Марины, Каргин захотел не столько проверить слова девушки, сколько попытать удачу. Вдруг все же удастся засветиться в многообещающем проекте.

– Кто его спрашивает?

– Это Артем Романович Каргин, главный психиатр первой психиатрической больницы, – важность и гордость слышались между строк.

– Это Васильев. Слушаю вас, – не прошло и полминуты, как раздался старческий усталый голос.

– Добрый вечер, Николай Дмитриевич. Я – Каргин Артем Романович, лечащий врач матери Марины. Хотел бы сказать, если вам еще нужны будут пациенты для эксперимента, смело обращайтесь ко мне. Кстати, я сам уже длительное время изучаю вопрос о…

– Что значит «еще»? – опешил профессор. – Марина кого-то забрала у вас?

– Да. Вы же сами подписали документ, чтобы я отдал Екатерину Семенову…

– Ну как? Мать Марины – Екатерину Семенову.

– Когда и куда уехала Марина? – Васильев быстро для своего возраста надел куртку и подошел к столу Марины в поисках каких-либо подсказок.

– Минут десять назад вышла из моего кабинета. А уехала… – психиатр уже понял, что девушка действовала без ведома своего наставника и старался угодить тому. – Я предполагал, что она повезет мать в ваш центр, но раз вы были не в курсе и она так до сих пор считает, значит первым делом надо искать дома.

– Дома говорите… – профессор замолк, так как наткнулся на опросник некой Емельцевой Ларисы Андреевны. Под ним лежал лист с заметками Марины. Обе бумажки не только дали понять, что Марина использовала мнемомодулятор, но еще и сообщали об успешности эксперимента. Но этого не может быть. Расчеты, ведь, не врут. Тут что-то не так. – Марина ведь живет с бабушкой? У вас есть ее номер телефона? Можете продиктовать?

– Да, конечно. Сейчас, – Каргин полез в личное дело Екатерины Семеновой, которое достал, как только ушла ее дочь. Там были адрес и номер телефона бабушки Марины. – А почему бы не позвонить самой Марине?

– Зная ее, если задумала свое, точно не возьмет трубку. Диктуйте, я записываю.

Профессор узнал у бабушки, что Марина послала ее за клюквой, которая продается только в другом конце города. Чтобы добраться домой, понадобиться не менее часа. Марина будет занята, а значит никому не откроет дверь.

Васильев вызвал такси и уже через десять минут забрал бабушку. Заплатив водителю за скорость, выхватил у бабушки ключи, открыл дверь и сразу направился к лифту. Тот медленно опускался. Ждать времени нет. Бегом по лестнице. Второй этаж, третий. На четвертом, сердце дало знать, что для семидесятилетнего старика переступать через ступеньку целую минуту подряд – плохая затея. Вместе с тем, в голове сложились все детали, и пришло осознание, что на самом деле они с Мариной создали. Наконец-то, долгожданный пятый этаж.

Васильев из последних сил ворвался в квартиру, заглянул в гостиную и… понял, что опоздал. Из его уст вырвалось всего три слова.

– Здравствуйте, Катя, – Марина обняла свою маму, но та продолжала смотреть в потолок. – Опять меня забыли? Это же я, Виолетта – ваша подруга, которая два раза в неделю гуляет с вами по парку. Сегодня мы отправимся в новое место. Врач разрешил, так что поедем ко мне домой.

Взгляд Екатерины переместился на лицо дочери.

– Сейчас я вам сделаю один укольчик и в путь, – девушка закатила маме рукав рубахи и для подстраховки ввела в вену легкий седативный препарат.

– Проходите, Катя. Не стесняйтесь, – дочь разула маму и завела под локоть в гостиную. – Присаживайтесь на диван, а хотите, можете и прилечь.

Екатерина присела, а затем легла, куда ей указали – двумя десятками лет выработанная привычка слушаться врачей и медсестер давала о себе знать.

Марина каждый раз ощущала боль, когда видела в маме куклу, марионетку, которой легко можно управлять. И даже когда та выполняла обычные просьбы, словно приказы, становилось гадко на душе.

Но теперь все будет по-другому. Теперь эта безликая женщина снова станет родным человеком с независимым мнением. Станет человеком, с собственным выбором. Станет мамой, которой так не хватало на протяжении двадцати лет.

– Катя, закройте глаза. Расслабьтесь, – Марина решила прибегнуть к легкому гипнозу, чтобы не терять времени на налаживание контакта, и мама без проблем повторила фразы для изменения воспоминания. – Когда я досчитаю от одного до десяти, вы уснете. Один, два…

После слова «десять» Екатерина спала.

– Катя, расскажите, что случилось с вами третьего мая тысяча девятьсот девяносто девятого года с того мгновения, как вы проснулись, – Марина знала историю мамы наизусть, но необходимо услышать оригинальную версию, чтобы определить откуда начать изменение воспоминания.

– Проснулась я в семь утра. Позавтракала. Пошла в школу. Когда уроки закончились, мы с Ритой, одноклассницей моей, решили сходить в кафе «Рассветный город» и поесть фирменное мороженное. По пути нам встретились двое парней. Мы разговорились. Выяснилось, что они учатся на втором курсе в университете и им не с кем пойти вечером на концерт. Мы дошли до развилки, где одна дорога вела к «Рассветному городу», а вторая – в заброшенный парк. Ребята предложили вечером встретиться, а потом сказали, что можно еще немного прогуляться по парку. Рита им предложила сходить в кафе, но они настаивали на своем. В итоге, моя одноклассница сама отправилась есть мороженное, а я…

– Остановитесь, Катя, – оборвала Марина. Того, что было сказано – достаточно для изменения воспоминания. Но настоящей причиной резкого вмешательства в монолог, оказалось мучительное выражение лица мамы и ее учащенное дыхание. – Успокойся, это в прошлом.

Через минуту тишины, дочь приготовила мнемомодулятор, и фоном включила «Лунную сонату» Бетховена.

– Мы снова возвратимся в тот самый день, Катя. К тому времени, когда вы с Ритой задумали сходить в кафе за мороженым. Но в этот раз – ты внимательно слушаешь меня, повторяешь все, что скажу и представляешь это в воображении. Готова?

Мама кивнула. Марина включила мнемомодулятор над ее головой и продолжила:

– Когда уроки закончились, мы с Ритой, моей одноклассницей, решили сходить в кафе «Рассветный город» и поесть фирменное мороженное. По пути нам встретились двое парней. Они с нами заговорили, но мы проигнорировали их попытки познакомиться, развернулись и пошли на ближайшую автобусную остановку. Дождались автобуса, приехали к кафе и зашли в него. Я окликнула официанта.

– … развернулись и пошли на ближайшую автобусную остановку, – повторяла Екатерина за дочерью, когда послышалось со стороны коридора, как хлопнула об стену входная дверь. – Дождались автобуса, приехали к кафе и зашли в него. – В проеме гостиной, задыхаясь, появился профессор Васильев. – Я окликнула официанта.

Когда мама произносила последнее слово, Марина повернулась к профессору. Тот обречено смотрел на ее тающее тело, но все же выкрикнул:

– Ты. Изменила. Прошлое!

В глазах молодой девушки мелькнули осознание и испуг, но их быстро заменило облегчение. Маме все же удастся насладиться нормальной жизнью.

Марина исчезла. Исчезла комната. Исчез весь мир.

– Официант, – крикнула Екатерина с закрытыми глазами.

– Что ты сказала, мам? – дочка зашла в спальню к родителям. Папа был в ночной смене на работе.

– Я что, опять вслух разговаривала, Яна?

– Да, ты звала официанта, – подтвердила восемнадцатилетняя девушка.

– Приснится же такое.

– Да я уже толком и не помню, – Екатерина слегка потянулась, и, уже полностью проснувшись, повернула лицо солнечным лучам, ласково согревающим её кожу. – Это был просто сон.

Источник