осеннее поле сжатого риса

Японские карточные игры

[01] — 秋の田の — Aki no ta no (天智天皇 — Император Тэндзи)

1. Песня (стих)

Аудиозапись: Adobe Flash Player (версия 9 или выше) требуется для воспроизведения этой аудиозаписи. Скачать последнюю версию здесь. К тому же, в Вашем браузере должен быть включен JavaScript.

2. Карты в ута-каруте

Аудиозапись: Adobe Flash Player (версия 9 или выше) требуется для воспроизведения этой аудиозаписи. Скачать последнюю версию здесь. К тому же, в Вашем браузере должен быть включен JavaScript.

Аудиозапись: Adobe Flash Player (версия 9 или выше) требуется для воспроизведения этой аудиозаписи. Скачать последнюю версию здесь. К тому же, в Вашем браузере должен быть включен JavaScript.

Ёмифуда	Торифуда
あきの たの かりほのいほの とまをあらみ	わがころもでは つゆにぬれつつ
Akino tano kario no io no tomao arami	wagakoromodewa tsuyuninuretsutsu

3. Анализ стиха

Впервые эта поэма появляется в сборнике «Госэн вакасю», составленном в 951 году по распоряжению императора Мураками. Однако среди исследователей существует мнение, что поэма является лишь переработкой одного из стихов более раннего сборника «Манъёсю». Сам этот стих, по-видимому, происходит от старинной народной песни:

Kariho — сокращение слова kariiho (временная лачуга, сторожка). Также некоторые комментаторы определяют его как поворотное слово («какэ-котоба» * ), означающее «сжатые колосья» (kariho), хотя и нет прямого свидетельства, что такое значение уже существовало в момент написания стихотворения.

* — какэ-котоба — поэтический прием поэзии вака: использование иероглифов с несколькими омофонами, каждый из которых привносит дополнительный смысл в стихотворение.

Среди исследователей существуют расхождения в трактовке смысла этой поэмы. Есть мнение, что она была написана императором в Асакуре после смерти матери, императрицы Саймэй, и передает его скорбь и печаль, а также тоску по дому. Однако большинство комментаторов полагают, что Тэндзи оплакивает не личную утрату, а упадок императорской власти. Считается, что Фудзивара-но Тэйка видел в этой поэме сострадание императора нищим крестьянам и полагал Тэндзи образцом государя. Такое прочтение делало стих достойным первого места в поэтической антологии. Кроме того, именно император Тэндзи пожаловал имя Фудзивара предкам Тэйки, в каком-то смысле положив начало также и роду поэта.

У Кацусика Хокусая — известного гравера и художника периода Эдо — есть неоконченная серия работ, посвященная «Хякунин Иссю». Выше его интерпретация первой песни ста поэтов.

4. История

Тэндзи-тэнно (627-671) – японский император. Другое чтение его имени – Тэнти-тэнно.

Тэнно – «небесный владыка», который правит Поднебесной, находясь в Зените, там, где расположена Полярная звезда. Взошел на престол в 662 г., но, будучи еще принцем под именем Нака-но Оэ, стал вдохновителем феодальных реформ по китайскому образцу в период Тайка «Великая перемена» (645-650 гг.) с отказом от частной собственности на землю и наделением бывших крупных ее собственников землей в качестве кормления за государственную службу в зависимости от степени ее полезности обществу.

В годы правления этого императора (662-670), главы синтоизма – национального культа предков и государства, – в стране стал быстро распространяться буддизм, и было построено много буддийских храмов, ставших опорой новой военно-феодальной бюрократии во главе с родом Сога в их борьбе против других знатных родов, которые группировались вокруг царского рода, возводя свою родословную к синтоистским богам, – жреческого рода Накатоми и ведавшего государственными сокровищами рода Мононобэ.

5. Переход к следующему стиху

В.С. Санович, отмечая, что в авторство Тэндзи-тэнно современные исследователи не верят, указывает, что в Манъёсю хоть конкретно этой песни и нет, есть четыре других, написанных императором Тэндзи. Среди которых и эта:

Гора Кагуяма
Унэби-гору полюбив,
С Миминаси-горою
Заспорила о первенстве.
От века богов
Не иначе обычай такой,
Что люди земные
Спорят о женах своих.

Здесь речь идет о соперничестве Тэндзи-тэнно со своим братом — оба были влюблены в принцессу и поэтессу Нукада. Но также здесь фигурирует гора Кагу, которая появляется в следующей песне.

Источник

Осеннее поле сжатого риса

На горе Усун подношу стихотворение наньлинскому Чан Цзаньфу

Ночую в доме бабушки Сюнь у горы Усун

На горе Усун в Наньлине прощаюсь

с седьмым сыном[330] бабушки Сюнь

Провожаю Инь Шу к горе Усун

Похмельное четверостишие на горе Тунгуань

Как хорошо на Тунгуань хмелеть

За веком век! Отсюда не уйду,

И в танце закружусь, и буду петь,

И рукавом с Земли Усун смету.

Утес Нючжу над Западной рекой

И вот добрались мы с Вами до уезда Данту, где завершилась земная жизнь Ли Бо. Причалим к Воловьей отмели — Нючжу. Над ней тяжело нависает гигантский валун, и шелестит на ветру подросший клен, который за полтора десятилетия до нашего визита увековечил Ли Бо, с чувством горькой зависти описывая, как не он, а другой, тоже никому еще неведомый молодой поэт в этом самом месте пленил своими стихами влиятельного вельможу, и тот поддержал его… В ХХ1 веке рукотворный стальной Ли Бо вознесся над Воловьей отмелью у вечной Янцзы, откуда, хмельной, он 1300 лет назад бросился в воду ловить уплывающего собутыльника-луну, а через мгновенье вынырнул уже бессмертным небожителем, оседлавшим гигантскую рыбо-птицу гунь-пэн, чтобы вернуться на свою небесную родину — звезду Тайбо.

Так гласит легенда. А что в сказке ложь, что намек — так сразу и не ответишь. Во всяком случае, знаменитый скульптор Цянь Шаоу в свое творение из нержавеющей стали вложил откровенную идею вознесения: поэт раскинул руки, и ветер раздул просторные рукава так, что напоминают они крылья фантастической птицы Пэн — могучего существа, вынырнувшего из мифологического пространства в мир Ли Бо и покорившего его своей неземной чистотой и мощью.

Два сюжета из «Исторических записок» Сыма Цяня, иллюстрирующие невозможность доверять высшей власти.

В «Исторических записках» есть эпизод о женщине, десять дней промывавшей пряжу, не отрываясь даже на еду.

Предполагается, что это мудрый отшельник с горы Усун.

У реки Иншуй (или Инчуань, пров. Хэнань) в период Восточной Хань жили восемь братьев Сюнь, известные своей мудростью.

Сюй Чэньши, крупный военачальник периода Восточной Хань, родом из тех же мест у реки Ин.

Персонаж из летописи династии Цзинь, славившийся своим умом и высокой нравственностью («чистотой»).

По легенде, зафиксированной в цзиньском «Жизнеописании Сына Неба Му», богиня Сиванму пела эту песню чжоускому правителю Му-вану во время его небесных западных странствий.

Источник

ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Стихи в переводе Сергея Торопцева

НАСТРОЙКИ.

СОДЕРЖАНИЕ.

СОДЕРЖАНИЕ

Я занесен сюда попутным ветром,

Как тучка сирая, как гость чужой…

Карта Китая периода династии Тан (618–907)

Путешествие вдоль по Матушке Янцзы в поисках Ли Бо

Не позволите ли Вы, любезный читатель, предложить Вам удивительную прогулку по тем временам и по тем местам, где в глубочайшей древности, знававшей Конфуция еще как своего современника, существовали царство Чу — обширное и пустившее глубочайшие корни в китайскую культуру, царства У и Юэ на восточном морском побережье, лелеявшие мистические предания старины.

Вы ведь поняли, что мы с Вами оказались именно в Китае и уже вынырнули в восьмом веке, похоже, в прелестных местах среднего течения Янцзы, полных гор и вод, зелени и тишины?

Но живописный бассейн Янцзы — это не только географический ареал. Как и вторая великая водная артерия Китая — Хуанхэ (Желтая река), Янцзы в мировосприятии китайцев, в их мифологической прапамяти занимает совершенно особое место. Во второй половине прошлого века в верховьях Янцзы были найдены окаменелости обезьяночеловека — на миллион лет старше знаменитого северного синантропа, что поколебало давнее представление о том, что колыбель китайской нации локализовалась в бассейне Хуанхэ, и теперь ее границы значительно расширили, считая, что китайская цивилизация зародилась на территории, очерченной с севера Желтой рекой, а с юга — Вечной. Янцзы, третья в мире после Амазонки и Нила водная артерия, столь протяженна и полноводна, что ее именуют Вечной Рекой, Великой Рекой, а часто с высшей почтительностью — просто Рекой, единственной и неповторимой.

В китайской культурологии существует особый термин «культура бассейна Янцзы» — даоская, прежде всего, культура со всеми присущими ей «темными» мистическими элементами. В ее основе лежал древний мифологический пласт культуры царства Чу, чье влияние простиралось от района современного города Чунцина в верхнем течении Янцзы на западе до прибрежных царств У и Юэ на востоке. Наиболее ярко эта культура нашла свое выражение в философском притчевом трактате «Чжуан-цзы», в поэзии Цюй Юаня и Сун Юя, и именно эта часть наследия оказалась среди наиболее почитаемых Ли Бо. Он сам назвал себя в одном стихотворении «Чуским Безумцем», вкладывая в это определение романтическое опьянение древней культурой, насыщенной мифологией, почитавшей доисторическое сотворение мира, акцентировавшей Изначальное как Исток духовной Чистоты, утраченной последующим цивилизационным развитием. Южная чуская культура, до рубежа первого-второго тысячелетия не слишком активно контактировавшая с более северными регионами, не испытала сковывающего воздействия суровых древних чжоуских ритуалов, канонизированных Конфуцием и легших в основу культуры Центрального Китая, была вольней и раскованней.

Ли Бо не только изучил этот культурный слой — он был воспитан им, взращен им, тем более что мифы чуской культуры тесно взаимодействовали с мифологическим пластом области Шу, родного края Ли Бо, наложились на культуру царств У и Юэ, где глубокие корни пустили мифы о святых бессмертных с острова Пэнлай в Восточном море. Все это особенно влекло романтически настроенного молодого поэта. Классический памятник «Шань хай цзин» («Канон гор и морей»), романтическую философию Чжуан-цзы, величественные оды Цюй Юаня, Сун Юя, отражающие раннее мифологическое сознание нации, он проштудировал еще в детстве. Образы мифологических героинь этого ареала (фея Колдовской горы, верные жены Шуня и др.) не раз возвращались в поэтические строки Ли Бо.

Стихи Ли Бо — дневниковые записи, внешне фиксировавшие события жизни, а по сути являвшиеся зеркалом его вольной души, отражением его мифологического сознания и мощного интеллекта, выражением его обширнейших познаний древности и современности, его глубочайшего проникновения в духовную сущность человека, которому высшими силами предоставлена возможность перевоплотиться, но он редко поднимается до осознания этого.

Его поэзия — «безумна», как срывающийся с гор неудержимый поток, для которого не существует абсолютного русла, и он упрямо выходит из обозначенных традицией берегов (горы и водопады постоянно возникают в его стихах). И самохарактеристика Ли Бо звучит как « куан ». Словарь дает перевод «безумный, сумасшедший». Но это отнюдь не медицинская патология, а неудержимое стремление преодолеть все сдерживающие начала, разрушить барьеры, быть свободным и вольным, как птица, могучим, как зверь, ведомый Изначальностью естества (иероглиф « куан » складывается из двух значащих частей «зверь + царь»).

Когда в 24 года он покинул отчий край Шу (современная провинция Сычуань), где рос, учился, погружался в даоско-буддийские таинства, начал писать стихи, уже первыми своими опытами поразив учителей, сравнивших его с великим Сыма Сянжу, — на легком челне мимо Крутобровой горы Эмэй, мимо наполненной сладострастной мистикой Колдовской горы он устремился через Юйчжоу (совр. г. Чунцин) к Вечной Реке. Его первой волнующей душу целью было Санься — три ущелья в верхнем течении Янцзы. Именно здесь, полагают некоторые исследователи, Великий Юй, мифологический культурный герой, с помощью феи Колдовской горы укрощал водную стихию, разрушительными наводнениями губившую плоды жизнедеятельности человека.

И уже на выходе из водоворотов Трех ущелий, в небольшом городке на берегу Реки и произошла у него встреча, на всю оставшуюся земную жизнь определившая миро- и самоощущение молодого поэта. О ней стоит рассказать чуть подробней.

Ли Бо заночевал в городе Цзинчжоу, который в стародавние времена именовался Цзянлином (а в наши времена Ичаном) и был, по преданию, построен в начале тысячелетия, во времена Троецарствия. Фонарщики зажгли огни, и в их слабом мерцании заманчиво-таинственно колыхались слабым ветерком синие флажки питейных заведений, откуда завлекающе помахивали женщины трудноразличимого в полутьме возраста.

Уже приближение к этому городу вызвало необъяснимое волнение. Видимо, сработало высокочувствительное предвидение, улавливающее плывущие из космоса энергетические колебания еще не наступивших событий. Ведь именно к сакральности, к Занебесью и был обращен философский и поэтический взгляд Ли Бо, а земные дела хотя нередко и выходили у него на первый план, но тут же своей мелочной суетностью погружали душу в необъяснимую грусть. А в этих краях все было пропитано Чуской Древностью: Ли Бо вошел на территорию уже не существующего наяву, но нетленного города Ин, столицы царства Чу. Он, конечно, увидел полуразрушенный земляной вал и крепостные рвы чуской столицы — они дошли даже до нас. А археологические раскопки наших дней в гораздо большей степени материализовали все это мистическое вневременье в атрибуты чуской культуры, хранящиеся в городском музее, — меч основателя царства Гоу-цзяня, кусок фрески, тело мужчины тех невообразимо далеких времен, сохранившее человеческие очертания.

Впрочем, вернемся в Цзянлин.

Быть может, на название гостиницы Ли Бо даже не обратил внимания, во всяком случае, среди сохранившихся девяти сотен его стихотворений оно не упоминается, но сегодня в нем видится мистический подтекст — « Сянь кэ лай » (Заходи, святой странник).

Неужели все и в самом деле предопределено?

Как раз в это время из паломнического странствия к святой горе Хэншань возвращался знаменитый даос-отшельник Сыма Чэнчжэнь (вторым именем его было Сыма Цзывэй) — восьмидесятилетний старец,

Источник