он прислонил ее к стене
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Единственная моя
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Ситуация складывалась абсурдная. Майлз Уорвик просто отказывался верить, что его сводный брат Дэмиен, граф Уорвик, барон Миддлхэм мог оказаться подлецом и устроить такую встречу.
Курьер прибыл в Брайтуайт Холл в половине первого с приглашением, которое гласило:
« Сэр, почту за честь принять вас в Девонсуике в три часа пополудни 6 ноября (сегодня) или в иное удобное для вас время.
С уважением Э. Девоншир. »
Майлз решил, что «Э» не кто иной, как Эмили, дочь лорда Девоншира, – прелестное белокурое создание с прескверным нравом. Майлз начал ухаживать за ней несколько лет назад, как раз перед тем, как она со своей старшей сестрой, которую он едва мог припомнить, отправилась на континент. Время от времени в Англию доходили слухи, что за златокудрой Эмили ухаживает такой-то граф, герцог или барон. Что ж, она, вне всякого сомнения, хороша, но Майлзу было жаль того беднягу, который попадется в сети этой прелестной маленькой стервы. Потом из-за границы поползли слухи о вопиющем нарушении приличий старшей из девиц. А еще позднее стали судачить о рождении внебрачного ребенка.
Но куда более скандальным был тот факт, что она предпочла оставить ребенка, а не сплавить его в какую-нибудь крестьянскую семью. Впрочем, едва ли это удивило бы свет после всех приплывавших через Ла-Манш щокирующе-грязных историй о старшей дочери Девонширов, то якобы пляшущей с цыганами в Румынии, то разгуливающей по трущобам Сингапура без компаньонки Поговаривали даже о том, что она будто бы отдалась в руки азиатского татуировщика.
Женщина с татуировкой. Ну мыслимо ли это? Позор.
Но Майлз всегда слушал сплетни в пол-уха. Во-первых, он почти не был знаком со старшей дочерью, а во-вторых, он и сам зачастую являлся мишенью для подобной клеветы. С ранней юности он возненавидел то чопорно-самодовольное выражение, которое сплетники приклеивают на свои высокомерные физиономии, распространяя, как правило, лживые слухи, всегда передавая их пониженными на октаву голосами, поскольку это добавляет драматизма. Будучи восьмилетним мальчиком он столько раз слышал, как чернят имя матери, что его начинало тошнить, едва он входил в комнату с чужими людьми. Ему и сейчас было слегка не по себе. В три часа Майлз вошел в теплую, хорошо освещенную галерею Девонсуика и сделал неприятное открытие. «Э. Девоншир» означало отнюдь не Эмили Девоншир. Приглашение прислал ее отец Эверетт, хитрый, как лис, и скользкий, как змея. Лорд Девоншир сразу же проводил его в свой кабинет. Стены помещения были отделаны высокими панелями красного дерева и гобеленами двенадцатого столетия, изображающими рыцарей в доспехах, выручающих из беды бледных дев. Без сомнения, они стоили целое состояние, равно как и другие старинные вещицы, украшающие комнату. Майлз начал подсчитывать в уме, во сколько бы оценили эти сокровища его «друзья», промышляющие на рынке антикварных товаров. Затем напомнил себе, что эти впустую растраченные дни остались позади. Этот визит к «Эмили» – его первая уступка прошлому за последние месяцы. Вот уже два года он всеми силами пытается привести в порядок свою жизнь.
Оставить свое грязное прошлое там, где ему и надлежит остаться, – в том же самом прошлом. Разумеется, образцом добропорядочности ему никогда не стать. Респектабельность – чересчур тяжкое бремя, и совершенно очевидно, он к нему не готов. Но он делает все, что может. Вся беда заключается в том, что время уходит, а ему позарез нужны деньги. Возможно, именно поэтому Майлз ответил на это идиотское приглашение приехать в Девонсуик. В глубине души он надеялся, что Эмили Девоншир изменилась в лучшую сторону и решила вновь заполучить его. Майлз даже подумал, что на этот раз не станет так сильно упираться. Приданое девчонки, несомненно, стоит целого состояния, и тогда было бы чем заткнуть рты кредиторам.
Если бы только дело обстояло именно так.
Майлз окинул взглядом лорда Девоншира, который сидел в кресле у камина. Старик сделал ему предложение, от которого глупо отказываться, учитывая его крайне затруднительное финансовое положение. Но жениться на шлюхе только для того, чтобы прибрать к рукам ее приданое? Боже милостивый. До чего он докатился!
– Как я уже сказал. – Девоншир прочистил горло и откинулся на спинку кресла. Его мясистые пальцы нетерпеливо барабанили по подлокотнику. – Не секрет, что репутация Оливии пострадала.
«Это, – подумал Майлз, – еще мягко говоря».
– Но девушка не без достоинств. С тех пор как умерла жена и мое здоровье ухудшилось до такого прискорбного состояния, Оливия весьма успешно управляется с делами в Девонсуик Холл. До своего довольно продолжительного пребывания на континенте она вполне грамотно вела хозяйство – у нее математический склад ума. Да, в самом Деле. Правда, нельзя сказать, что такое качество приветствуется в моем кругу, но учитывая ее другие недостатки. – Он выпятил губы в раздумье. – Как бы это сказать?
Майлз прищурился, безуспешно пытаясь вспомнить Оливию Девоншир. Их пути тогда едва пересеклись.
– Моя дочь отнюдь не красавица, хотя и не безобразна, – поспешил добавить Девоншир. – Просто. ну. непримечательна. Короче говоря, такой человек, как вы, счел бы мою старшую дочь более чем подходящей партией.
Он прислонил ее к стене
утонувшего в смерти,
как Нарцисс[2] в своем отражении.
Серые ресницы девочки отбрасывают на ее щеку серую тень. У девочки ироничная и хитрая улыбка — так улыбаются люди, много знающие о жизни. Два распустившихся локона обрамляют ее лицо, спускаясь к фестонам рубашечки, поднятой до подмышек и открывающей живот того бело-голубоватого цвета, который можно видеть на некоторых изделиях из китайского фарфора. Холмик Венеры, очень уплощенный, очень гладкий, слегка поблескивает в свете лампы; кажется, что он покрыт мелкими капельками пота.
Я раздвигаю бедра девочки, чтобы рассмотреть ее щелку, узкую, как шрам, с прозрачными бледно-сиреневыми губками. Но мне придется подождать еще несколько часов, потому что сейчас ее тело еще слишком твердое, напряженное, — до тех пор, пока тепло комнаты не размягчит его, как воск. Я подожду. Девочка этого стоит. Воистину, это очень красивая мертвая девочка.
Вчера вечером девочка сыграла со мной злую шутку. Я должен был это предвидеть, с ее-то улыбочкой. В то время как я проникал в ее плоть, такую холодную, такую сладостную, такую восхитительно тесную, какая встречается только у мертвецов, этот негодный ребенок открыл внезапно свой глаз, прозрачный, как у спрута, и с чудовищным урчанием излил на меня струю таинственной черной жидкости. Ее рот, отверстый, как на маске Горгоны,[3] изрыгал на меня этот сок, зловоние которого наполнило комнату. Всё это несколько испортило мне удовольствие. Я привык к лучшим манерам, потому что мертвецы, как правило, опрятны. Уходя из жизни, они уже извергли из себя все экскременты, как будто освободились от позорного груза. Поэтому их живот пуст и тверд, как барабан. Их запах — запах шелкопряда. Этот запах, кажется, идет из глубин земли, из того царства, где мускусные личинки прокладывают себе путь между корнями растений, где лезвия слюды отбрасывают серебристо-ледяной отсвет, оттуда, где нарождается кровь будущих хризантем, среди рассыпчатого торфа, серной жижи. Запах мертвецов — это запах возвращения в космос, запах высокой алхимии. Ибо нет ничего чище покойника, и он продолжает очищаться, пока не достигнет той последней чистоты — чистоты огромной костяной куклы с вечным немым смехом, с вечно расставленными ногами — той куклы, которая находится в каждом из нас.
Этой ночью, пока я готовился упаковать девочку в пластиковый мешок, чтобы пойти и бросить ее в Сену близ Севра, как я обычно делаю в подобных случаях, она внезапно испустила полный отчаяния вздох. Долгий, болезненный звук «С» как в слове «Севр», со свистом струился между ее зубами, как будто она испытывала нестерпимую тоску оттого, что ее собираются бросить. Великая жалость сдавила мне сердце. Получалось, что я не сумел воздать по справедливости скромной и строптивой красоте этого ребенка. Я бросился на нее и стал покрывать поцелуями, прося у нее прощения, словно неверный любовник. Затем я принес из ванной комнаты щетку и принялся расчесывать ей волосы, ставшие тусклыми и ломкими, натирать ее тело ароматическими веществами. И уж не знаю, сколько раз я любил это дитя, пока от утреннего света не побелели окна за спущенными шторами.
Дорога в Севр — это путь всякой плоти,[4] и вздохи моей блюющей малютки тут не помогут. Увы!
День поминовения усопших.[5] На Монпарнасском кладбище было восхитительное серое утро. Огромная траурная толпа теснилась в аллеях среди хризантем, и у воздуха был горький, пьянящий вкус любви. Эрос и Танатос. Думаем ли мы хоть иногда о всех гениталиях, которые скрывает земля?
Быстро наступает вечер. И, хотя сегодня праздник поминовения усопших, я не выйду из дома.
Я предаюсь воспоминаниям. Мне только исполнилось восемь лет. Ноябрьским вечером, похожим на сегодняшний, меня оставили одного в моей комнате, наполненной полумраком. Я был встревожен, потому что по дому все время кто-то ходил, и я чувствовал, что все эти странные приходы и уходы, таинственные перешептывания, были связаны с болезнью моей матери. Но сильнее всего было ощущение, что меня забыли. Почему-то я не решался зажечь электричество и сидел в немом страхе в полной темноте. Мне было скучно. Чтобы развлечься и утешиться, я принялся расстегивать штанишки. Там я нашел ту теплую и приятную вещицу, которая была со мной всегда. Уж не знаю, как моей руке удалось найти нужные движения, но я очутился в омуте наслаждения, из которого ничто в мире не могло бы меня вырвать. Я был бесконечно изумлен, обнаружив такой источник удовольствия в своем собственном теле и поражен тем, как мои размеры изменялись не представимым доселе образом. Я ускорил движения, сладострастие мое всё возрастало, но, в тот самый момент, когда волна, родившаяся у меня внутри, готова была, казалось, затопить меня и поднять над самим собой, в коридоре раздались быстрые шаги, резко открылась дверь, хлынул яркий свет. Бледная, растерянная, на пороге комнаты стояла моя бабушка, но волнение помешало ей разглядеть, чем я занимался. «Бедный ребенок! Твоя мама умерла». Затем, схватив меня за руку, она потащила меня за собой. Я был в матроске, достаточно длинной, чтобы скрыть гульфик, который я не успел застегнуть.
Комната матери была полна народа, но погружена в полутьму. Я увидел отца, который стоял на коленях у изголовья кровати и рыдал, зарывшись лицом в простыни. Сначала мне было трудно признать свою мать в этой женщине, которая показалась мне бесконечно более красивой, рослой, молодой и величественной, чем была до этого. Бабушка всхлипывала. «Поцелуй мамочку еще раз», — сказала она мне, подталкивая меня к одру. Я поднялся к великолепной женщине, лежащей среди белых простыней. Я прижался губами к ее восковому лицу, обвил ее плечи ручонками, вдохнул ее опьяняющий запах. Это был запах бабочек-шелкопрядов, которых раздал нам школьный учитель, и которых я разводил в картонной коробке. Этот запах, тонкий, сухой и пряный, запах палой листвы, камней, личинок, исходил от маминых губ, он уже распространился по ее волосам, как духи. И вдруг прерванное сладострастие с ошеломляющей внезапностью охватило мою детскую плоть. Прижавшись к маминому бедру, я почувствовал неизъяснимое наслаждение, испуская в первый раз свое семя.
«Бедный ребенок!» — сказала бабушка, которая ничего не поняла в моих вздохах.
Он прислонил ее к стене
Н-да. главная героиня просто амёба какая-то! Какой же она психолог?! С детьми не смогла контакт найти, взрослому. >>>>>
Язычник
а где продолжение? А книга отличная 
>>>>>
Где начинаются мечты
хорошая книга, мне понравилось >>>>>
Последняя из рода Ша»Ари!
Читается легко, но временами было скучновато >>>>>
Время быть счастливой
Прям ванилька, кто любит много нежности и много сказки рекомендую >>>>>
Не просто любовница
В жизни любого повесы наступает момент, когда приходится платить по счетам: забыть о своих пороках, раскаяться в содеянном и стать почтенным отцом семейства.
Всем известно, что век очарования и красоты юности недолог, не говоря о промотанном, состоянии, которое заканчивается еще быстрее. Дэвид Рис был готов к такому повороту событий. Он и так продержался довольно долго и решил впредь не дразнить госпожу Фортуну.
Но он и предположить не мог, что месть ее окажется столь суровой.
– С Адамсом я договорился, – сказал Маркус. – Он будет готов во всем помогать тебе, так же как мистер Краббит, мой банкир, и мистер Ратбон, мой адвокат.
– Отлично, – сказал Дэвид, а про себя добавил: «Слава Богу».
Весь последний час он только и слушал, на что должен обращать внимание, пока его брат будет находиться за границей и это было первое упоминание хоть о какой-то помощи. Конечно, Маркус знал, что Дэвид один не справится со всеми делами. Да и сам Маркус не позволил бы ему этого. Дэвид рассчитывал на помощь, когда давал согласие заниматься делами Эксетеров. Маркус взглянул на него.
– Да, отлично. Однако… – Он замолчал, приводя в порядок бумаги на письменном столе. – Адамс неплохой секретарь, – произнес он сухо. – Но он молод и неопытен. – Опять молчание. – Ты не должен полагаться на него; он способен выполнять распоряжения, но не отдавать их.
Чертов умник. Дэвид до последнего момента надеялся, что секретарь Маркуса знает, как вести дела, и никаких проблем у него не будет.
– А как насчет помощника отца? – спросил он, вспоминая знающего свое дело господина, который работал на их семью. – Как его звали… Холт?
– Здоровье заставило мистера Коула оставить дела. Если ты сможешь вернуть его на прежнее место, буду тебе до конца жизни признателен, – сказал Маркус.
– Но ведь он, верно, передал свои… э-э… знания этому парню, ну Адамсу?
Но суровый взгляд Маркуса не оставлял надежды.
– Надеяться, конечно, можно, но, к несчастью, все складывается не так, как нам хочется. – Он поднялся. – Вот почему ты мне и нужен, Дэвид. Только тебе я доверяю.
Дэвид кивнул, отчасти в знак подтверждения, отчасти чтобы скрыть свое возрастающее удивление, уж очень все это похоже на правду. Он не помнил, чтобы хоть раз, с тех пор как они были детьми, его брат выражал ему доверие, да еще в таком важном деле. А уж после того, что произошло прошлой весной, чудо было, черт возьми, что брат с ним еще разговаривал. И вдруг он просит его три месяца присматривать за его делами. Сейчас он должен оправдать его доверие.
Решительно поднявшись, он наблюдал, как его брат собирает бумаги в большой кожаный кейс. Он закрыл кейс, затянув ремень, и поставил его на край стола ближе к Дэвиду.
– Это текущие дела, – сказал он, усугубляя подавленность Дэвида. – Остальные будут в Лондоне, в моем кабинете. Полагаю, тебе там будет удобно работать.
Дэвид улыбнулся. Остальные? Сколько их еще?
– Верно. Люблю, чтобы было удобно.
Маркус улыбнулся, обошел стол.
– Какое облегчение знать, что именно ты будешь всем заниматься, – сказал он, похлопывая Дэвида по плечу. – Иначе вряд ли я решился бы уехать на столь длительный срок.
Едва ли прошел месяц, как Маркус женился, и теперь он вез молодую жену в свадебное путешествие. Целых три месяца они будут путешествовать по континенту, развлекаясь и получая все самое лучшее, что только можно получить за деньги, утопая в любви и счастье, в то время как Дэвид скорее всего будет погребен под горой гроссбухов, имея в подручных лишь неумелого секретаря.
Но это справедливо. Дэвид подавил в себе желание отказатьея от предложения брата и кивнул, положив руку нас кейс. Он в долгу у Маркуса, даже более того. Сидеть за столом, прочитывая бумаги, было лучшее из того, что он заслужил, поэтому он постарается сделать все, что от него зависит.
У двери, перед тем как она со скрипом открылась, послышался шум.
– Посмотри, – сказала маленькая девочка, входя в комнату. Она тащила корзину, которая явно была велика для нее. – Посмотри на моих котят. – Она проковыляла через комнату, и поставила корзину у ног Маркуса, потом стянула с нее покрывало, под которым оказались трое чудесных котят явно не аристократического происхождения.
Он прислонил ее к стене
Древняя греческая легенда
Воспитанный в условиях необычайного богатства, Кириан Трасейский владел обаянием и харизмой так же уверенно, как и мечом. Бесстрашный и отважный, он правил миром, окружающим его, и не знал ничего, кроме самой страстной стороны своей натуры.
Горячий, дикий и неутомимый, он беспечно прожигал жизнь. Он не знал страха и ограничений. Мир был чашей, которую он поклялся выпить до дна.
Обладая силой Ареса, лицом и телом Адониса и чувственными дарами Афродиты, он привлекал внимание любой женщины, видевшей его. Они хотели обладать им, мечтали заполучить гордого воинственного принца, прикосновение которого, по слухам, вызывало ощущения, близкие к тем, что женщина получала, стоя у самых ворот рая.
Однако он был мужчиной, сердце которого нелегко приручить.
Мужчиной, который жил мгновением, жил для своего удовольствия, для страстного исполнения всех своих желаний. Он любил получать и дарить наслаждение.
Те несколько избранных, которым удалось провести с ним ночь полную экстаза, смотрели свысока на тех, кто мог лишь мечтать о прикосновении к его совершенному телу.
Ибо он был страстью. Желанием. Всем, что чувственно и горячо.
Как прирожденного воина его уважали и боялись все, кто слышал о нем. Во времена, когда Римская Империя была непобедима, он с геройским ликованием в одиночку отразил атаку римлян, завоевав богатство и славу своему имени и родине.
Некоторое время о нем говорили, как о человеке, который будет править миром.
До тех пор пока жестокое предательство не сделало его Правителем Ночи.
Теперь он блуждает среди теней, между Жизнью и Подземным миром. Не человек и не зверь, он нечто совершенно иное.
Он — Одиночество. Он — Тьма.
Одинокий дух, не знающий покоя, чья судьба — спасать тех самых смертных, которые отвергают и боятся его. Он не сможет познать отдыха и мира до тех пор пока не найдет женщину, которая не предаст его. Чистое сердце, которое сможет преодолеть его темную сторону и вернуть его к свету.
— А я говорю, надо посадить его на муравейник и забросать маринованными огурцами.
Аманда Дэвро рассмеялась над предложением Селены. Старшая сестра всегда могла ее рассмешить, какая бы трагедия не случилась. Именно поэтому холодным воскресным днем она сидела на Джексон Сквер за столом Селены, предназначенном для гадания по руке и картам Таро, вместо того, чтобы лежать в постели с одеялом, натянутым на голову.
Все еще улыбаясь от мысли о миллионах муравьев, вгрызающихся в мягкое, рыхлое, словно тесто, тело Клиффа, Аманда окинула взглядом туристов, даже в этот серый ноябрьский день бродящих толпами по достопримечательностям Нового Орлеана.
Запах горячего кофе с цикорием и пончиков доносился из «Кафе дю Монд» напротив, пока машины с жужжанием проезжали в нескольких метрах от нее. Мрачно-серые облака и небо соответствовали тягостному настроению Аманды.
Большинство лоточников с Джексон Сквер не видели нужды ставить киоски в зимний период, но ее сестра Селена считала свой стол медиума таким же сокровищем Нового Орлеана, как и Собор Святого Луи позади.
И это было еще то сокровище…
Дешевый карточный столик был скрыт под плотной пурпурной тканью, которую их мать сшила с использованием «особых» заклинаний, известных только их семье.
Мадам Селена, Госпожа Луны, как Селена была известна, сидела за ним, одетая в струящуюся зеленую замшевую юбку, пурпурный вязаный свитер и длинный черный с серебром плащ.
Странный наряд ее сестры довольно сильно контрастировал с вылинявшими джинсами Аманды, ее розовым свитером крупной вязки и бежевой лыжной курткой. С другой стороны, Аманда всегда предпочитала одеваться неброско. В отличие от своей чересчур яркой семьи, она ненавидела выделяться. Ей больше нравилось смешиваться с окружением.
Селена скривилась от отвращения, тасуя свои карты Таро.
— Бухгалтерия? Ты уверена, что ты не подкидыш?
Аманда выдавила невеселый смешок.
— Вообще то я уверена, что я подкидыш. Только хотелось бы, чтобы моя настоящая семья нашла меня до того, как станет слишком поздно и часть вашей странности передастся мне.
Селена рассмеялась, раскладывая пасьянс из карт Таро.
— Знаешь в чем твоя проблема?
— Я слишком строга и «правильна», — сказала Аманда, используя слова, которыми ее мать и восемь старших сестер чаще всего называли ее.
— Ну, и это тоже. Но я думаю, что тебе стоит расширить свои вкусы. Перестань западать на этих скучных придурков в галстуках, плачущихся своим мамочкам на то, что у них нет никакой жизни. Тебе, моя сестренка, нужна сексуальная встряска с мужчиной, который заставит твое сердце биться быстрее. Я имею ввиду с по-настоящему диким и безудержным.
— С кем-то вроде Билла? — спросила Аманда с улыбкой, думая о муже Селены, который был даже более «правильным», чем Аманда.
Селена покачала головой.
— О нет, тут другое. Смотри, это я дикая и безудержная и это не дает ему скучать. Вот почему мы созданы друг для друга. Мы достигли баланса. У тебя же баланса нет. Ты и твои парни склоняете весы в сторону Царства Скуки.
— Эй, мне нравится, когда мой мужчина скучен. На них можно положиться и не волноваться, что у них внезапно случится передозировка тестостерона. Да и в любом случае, я — не первая красавица.
Селена фыркнула, перебирая карты.
— Кажется, тебе надо записаться на пару сеансов к Грейс.
— Конечно, как будто мне нужны советы по поводу мужчин от сексопатолога, которая вышла замуж за греческого раба секса, вызвав его из книги. Нет, спасибо.
Несмотря на эти слова, Аманде действительно нравилась Грейс Александер. В отличие от обычной толпы сумасшедших друзей Селены, Грейс всегда была разумной и успокаивающе нормальной.
— Хорошо. Никлос начал ходить два дня назад и теперь всюду лезет.
Аманда улыбнулась, представив очаровательного светловолосого малыша и его сестру-близняшку. Ей нравилось, когда Грейс и Юлиан позволяли ей понянчиться с ними.
— Когда ей снова рожать?
— Готова поспорить, они взволнованы, — произнесла Аманда, почувствовав легкий укол зависти. Ей всегда хотелось дом полный детей, но в двадцать шесть ее перспективы были безрадостными. Особенно учитывая, что она не могла найти мужчину, желающего завести детей с женщиной, вся семья которой не дружила с головой.
— Знаешь, — сказала Селена с задумчивым видом, который заставил Аманду сжаться. — У Юлиана есть брат, который тоже был проклят на заключение в книгу. Ты могла бы попробовать…
— Сразу нет, спасибо. Помнишь, я из тех, кто ненавидит всю эту паранормальную чушь. Я хочу милого, нормального, человеческого мужчину, а не какого-то там демона.
— Приап — греческий бог, а не демон.
— Для меня разница не большая. Поверь, мне хватило жизни с вами девятью, накладывающими заклятья и делающими всю эту фокус-покусную чепуху. Я хочу нормальной жизни.
— Нормальность — это скучно.
— Не говори «гоп», пока не попробуешь.
— Однажды, сестренка, тебе придется принять другую половину своей крови.
Аманда проигнорировала эти слова, когда ее мысли вновь обратились к бывшему жениху. Она действительно думала, что Клифф был создан для нее. Милый, тихий клерк с заурядной внешностью, занимающийся вводом данных — он действительно подходил ей.
Техасская свадьба (32 стр.)
Она хотела что-то ответить, но он не дал. Он прижал ее к себе, жаркими губами впился в нее, и, тихо застонав, она наклонилась к нему, сдаваясь. В последние три ночи, длинные и одинокие, она мечтала о нем. Воспоминания о его ласках не давали ей заснуть, ей мерещились его поцелуи, его опаляющие прикосновения и объятия, в ушах звучали слова любви, и ее сердце готово было улететь к нему. А теперь, когда она снова оказалась в его объятиях, она готова была признаться, что сама так же страстно хочет его обнять.
Его жажда была сильнее, чем ее. Его страстные поцелуи воспламеняли душу Клэр. Его руки прижимали ее к мускулистой груди, тело опаляло жаром. Рука Рэнда скользнула ей на грудь и замерла. Она вздохнула от удовольствия и закрыла глаза. Сердце колотилось, предвещая несказанную, желанную сладостную муку.
Он прижал ее спиной к стене, потом, нетерпеливо путаясь в подоле рубашки, стал искать интимное местечко. И нашел. Его пальцы гладили, ласкали его, от каждого прикосновения она распалялась все сильнее, огненные волны одна за другой накрывали ее. Она вцепилась ему в плечи, когда он одним рывком расстегнул все пуговицы на рубашке и стал целовать ее шею, потом опустился ниже. Он обнажил ее грудь, его язык с жадностью ласкал шелковую плоть, сосал, лизал, а она готова была умереть, не в силах вынести нестерпимую муку. Стоны и вздохи Клэр еще сильнее распаляли его желание.
Глаза ее широко раскрылись, когда она поняла, что он хочет взять ее стоя. Но, несмотря на шокирующее положение, незнакомое до сих пор, она была согласна. Она не сопротивлялась, когда он обхватил ее руками и слегка приподнял.
Он посадил ее на себя и погрузился в нее.
Она судорожно вздохнула, закрыла глаза, и волны страсти с дрожью пробежали по ней. Она обняла Рэнда за шею, когда он впился в нее губами. Спина ее ощутила твердую холодную кирпичную стену, когда он начал двигаться. Клэр отвечала с равной страстью.
Конец был похож на землетрясение. Клэр вскрикнула, ей показалось, что душа вырвалась из тела и вознеслась к небу. Рэнд прохрипел ее имя, заливая ее своим жарким семенем.
Как только неземное сумасшествие закончилось и они вернулись в реальность, он нехотя отодвинулся, наблюдая, как она поправляет одежду, застегивает ночную рубашку, завязывает поясок капота. Глаза его светились любовью.
Она покраснела и отвела взгляд.
— Я побывал в паре салунов, но по делу.
— Тебе еще многое предстоит узнать.
— А ты очень способная ученица и хочешь учиться. Я это понял.
Он наклонился к ней. От страстного нежного, чарующего поцелуя она почувствовала, как кровь жидким пламенем разлилась по венам.
Когда Рэнд отпустил ее, наконец, Клэр повернулась и быстро побежала через двор к дому. Она не могла сказать, что ее больше испугало: чувства Рэнда к ней или ее к нему. Но как бы там ни было, она поняла: наступил самый ответственный момент.
Дальнейшее промедление вызовет потом только сожаление. А меньше всего ей хотелось бы о чем-то жалеть.
Когда она ложилась в постель, в голове у нее зрел план. Она протяжно вздохнула.
Клэр поклялась себе выполнить этот план, хотя сердце невыносимо болело при мысли о том, на что она решилась.
Глава 11
Подобрав юбки дорожного платья, голубого, как яйца малиновки, Клэр позволила кучеру помочь ей сесть в почтовую карету. Лучи утреннего солнца пробирались в открытые с обеих сторон окна, когда она устраивалась на потертом кожаном сиденье, Наконец со смешанным чувством нетерпения и страха, нахмурившись, Клэр посмотрела на пыльную широкую главную улицу Пармали, на суетящуюся толпу.
Черт бы побрал, эту карету, выругалась Клэр, если бы только можно было поехать в Даллас по железной дороге! И быстрее, и в десять, да нет, в сто раз удобнее. Но до субботы поезда не будет. А она не может столько ждать. Особенно после того как приняла решение. И после того как, наконец, собралась с силами и решилась на то, на что не Могла решиться шесть последних лет.
Онаникому не сказала об истинных целях поездки, кроме Сэди. Та, здраво рассудив, посоветовала Клэр не торопиться.
Салли она сказала, что отправляется на пару дней к старинной подруге. Он молчал, пока Клэр привязывала саквояж к седлу и садилась на лошадь. А потом вдруг открыл рот и задал вопрос, от которого она застыла.
— Иногда мне кажется, что Бог дал тебе даже меньшеума, чем мулу, Клэр Пармали.
К счастью, Рэнда нигде не было видно, когда она уезжала с фермы. Клэр приехала в город за пятнадцать минут до отправления почтовой кареты. Грэхэм Купер согласился подержать ее лошадь у себя, пока она ездит, но услышав, сколько он заломил за услуги, она пожалела, что отказалась от предложения Мики проводить ее.
Прислонившись к спинке сиденья, она закрыла глаза. Почему такая тяжесть на сердце? Ведь она все делает правильно… Разве нет? Рэнд Логан изводил бы ее до конца дней, если бы она ему позволила. После всего, что он сделал, ему нельзя доверять. Даже если бы она дала ему второй шанс, которого он так упорно добивается. Нет, не может она ему верить. Не может! Разве будет его любовь, или как там еще он называет свои чувства, длиться вечно? А если снова произойдет, как в прошлый раз? Нет, этого ей не вынести. Это будет еще хуже. Намного хуже. Но почему же, почему у нее такое странное, невероятное искушение броситься обратно в Глориету?
Клэр приподняла веки и увидела, как Лидия и Джейн Уиллис пытаются устроиться в карете. Они нарядились в лучшие воскресные платья, надели кокетливые шляпки, из-под которых на нее смотрели вытаращенные от изумления глаза.
Она внутренне застонала: «Только их не хватало. Ну почему эти две дамы должны ехать именно сегодня! Ну, почему вместо них не сел в карету кто-то другой, незнакомый или знакомый, но приятный, а если не приятный, то хотя бы равнодушный к ней попутчик?» Судьба как будто насмехалась над Клэр.