ночью в поле не души
Михаил Круг Дом казенный предо мной Да тюрьма центральная Ни копейки за душой Да дорога дальняяНад обрывом пал т
Текст песни «Михаил Круг — Дом казенный предо мной Да тюрьма центральная Ни копейки за душой Да дорога дальняяНад обрывом пал т»
Дом казенный предо мной
Да тюрьма центральная
Ни копейки за душой
Да дорога дальняя
Над обрывом пал туман
Кони ход прибавили
Я б махнул сейчас стакан
Если б мне поставили
Ночью в церкви ни души
Волки в поле воют
А под расстрельную статью
Ямы быстро роют
Что же не хватало мне
Все теперь на месте
Был туз бубновый на спине
А стал в ногах туз крести
Золотые купола
Душу мою радуют
А то не дождь
А то не дождь
Слезы с неба капают
Золотые купола
На груди наколоты
Только синие они
И ни крапа золота
И ни крапа золота
Над обрывом на краю
Сердце дождь охватит
Жизнь босяцкую мою
Кто переиначит
Кто стакан мне поднесет
Кто свечу погасит
Кто простит и кто поймет
И кто по мне заплачет
Золотые купола
Душу мою радуют
А то не дождь
А то не дождь
Слезы с неба капают
Золотые купола
На груди наколоты
Только синие они
И ни крапа золота
И ни крапа золота
Золотые купола
Душу мою радуют
А то не дождь
А то не дождь
Слезы с неба капают
Золотые купола
На груди наколоты
Только синие они
И ни крапа золота
Аркадий Кобяков Сердца крик (Шансон)
Текст песни «Аркадий Кобяков — Сердца крик (Шансон)»
Ночью в церкве ни души только лишь огонь свечи
озаряет полумрак
пред иконою склонясь тихо богу помолясь плачет мать
где то там вдали сынок в зоне тянет долгкий срок
да только богу невдомёк
не успеть дожить до дня, ей не хватит просто сил до далекого звонка
Лишь ночей расстает сердца крик
слышу боль твою душа манит
и когда нибудь в конце пути
ты приди мы тихо помолчим
С воли весточкой шизо пареньку придёт письмо
долгожданное оно
в тусклом цвете сбитых фраз
он поймёт что это был последний раз
нету больше никого и не ждёт уже никто
в душе кружится вороньё
дрож по коже сердца стон
он похож на волчий вой
и как будто мир пустой
Лишь ночей расстает сердца крик
слышу боль твою душа манит
и когда нибудь в конце пути
я приду мы тихо помолчим
помолчим о том что не сбылось
и про то что в жизни не срослось
что сказать когда в земле душа
что любила свято и ждала
Ночью в церкве ни души только лишь огонь свечи
озаряет полумрак
пред иконою склонясь тихо богу помолясь плачет мать
где то там вдали сынок в зоне тянет долгкий срок
да только богу невдомёк
не успеть как я ей не хватит просто сил до далекого звонка
Лишь ночей расстает сердца крик
слышу боль твою душа манит
и когда нибудь в конце пути
я приду мы тихо помолчим
помолчим о том что не сбылось
и про то что в жизни не срослось
что сказать когда в земле душа
что любила свято и ждала
помолчим о том что не сбылось
и про то что в жизни не срослось
что сказать когда в земле душа
что любила свято и ждала
Ночью в поле не души
Слова Р. Рождественского, музыка Е. Птичкина
Сладка ягода в лес поманит,
Щедрой спелостью удивит.
Сладка ягода одурманит,
Горька ягода отрезвит.
Ой, крута судьба, словно горка.
Доняла меня, извела.
Сладкой ягоды — только горстка,
Горькой ягоды — два ведра.
Я не ведаю, что со мною,
Для чего она так растет.
Сладка ягода — лишь весною,
Горька ягода — круглый год.
Над бедой моей ты посмейся,
Погляди мне вслед из окна.
Сладку ягоду рвали вместе,
Горьку ягоду — я одна.
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
А через дорогу,
За рекой широкой
Так же одиноко
Дуб стоит высокий.
«Как же мне, рябине,
К дубу перебраться,
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться.
Тонкими ветвями
Я б к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась».
Но нельзя рябине
К дубу перебраться,
Знать, судьба такая —
Век одной качаться
МАМА С ПАПОЙ ПЕЛИ ДУЭТОМ НА РАЗНЫХ ВЕЧЕРАХ
Слова Г. Варшавского.
Музыка Е. Родыгима.
Белым снегом, белым снегом
Ночь метельная ту стежку замела,
По которой, по которой
Я с тобой, родимый, рядышком прошла.
Вспомни, милый, наши встречи
И слова любви, что ты мне говорил.
Почему ты те минуты,
Те часы свиданий наших позабыл?
Я страдала, ожидала,
Я ждала тебя, звала тебя в тоске.
Только стежка пропадала,
След знакомый затерялся вдалеке.
Белым снегом, белым снегом
Ночь метельная ту стежку замела,
По которой, по которой
Я с тобой, родимый, рядышком прошла.
По диким степям Забайкалья
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Бежал из тюрьмы темной ночью,
В тюрьме он за правду страдал.
Идти дальше нет уже мочи –
Пред ним расстилался Байкал.
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берет
И грустную песню заводит,
Про Родину что-то поёт.
Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, родная,
Здоров ли отец мой и брат?»
«Отец твой давно уж в могиле,
Землею засыпан лежит,
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами гремит».
Расцвела под окошком
Расцвела под окошком
Белоснежная вишня,
Из-за тучки далекой
Показалась луна.
Все подружки по парам
В тишине разбрелися,
Только я в этот вечер
Засиделась одна.
Никому не поверю,
Что другую ты любишь,
Приходи на свиданье
И меня не тревожь.
Неужель в моем сердце
Огонечек потушишь,
Неужели тропинку
Ты ко мне не найдешь?
Расцвела под окошком
Белоснежная вишня,
Из-за тучки далекой
Показалась луна.
Все подружки по парам
В тишине разбрелися,
Только я в этот вечер
Засиделась одна.
Слова Софронова А.
Музыка Милютина Ю.
Расцвела сирень, черемуха в саду
Расцвела сирень, черемуха в саду
На мое несчастье, на мою беду.
Я в саду хожу, хожу, да на цветы гляжу, гляжу,
Но никак в цветах, в цветах я милой не найду,
Я милой не найду, ой, не найду, ой, не найду.
Чтобы мне ее скорее отыскать
Видно все цветы придется оборвать,
Ой, не прячь, не прячь, сирень, милой в ясный, в ясный день,
Мне не жаль мою любовь, любовь не целовать,
Любовь не целовать, ой, целовать, ой, целовать.
Только я к цветку притронулся рукой,
Слышу голос я любимый, дорогой.
Ты, сирень, оставь, оставь, да, пусть она цветет в цвету,
Лучше мы в саду, в саду да скроемся с тобой,
Да скроемся с тобой в твоем саду,
Да скроемся с тобой, вдвоем с тобой.
Расцвела сирень, черемуха в саду
На мое несчастье, на мою беду.
Я в саду хожу, хожу, да на цветы гляжу, гляжу,
Но никак в цветах, в цветах я милой не найду,
Я милой не найду, ой, не найду, ой, не найду.
По просёлочной дороге шёл я молча
И была она пуста и длинна
Только грянули гармошки что есть мочи
И руками развела тишина
А эта свадьба свадьба свадьба пела и плясала
И крылья эту свадьбу вдаль несли
Широкой этой свадьбе было места мало
И неба было мало и земли
Широкой этой свадьбе было места мало
И неба было мало и земли
Под разливы деревенского оркестра
Увивался ветерок за фатой
Был жених серьёзным очень а невеста
Ослепительно была молодой
И эта свадьба свадьба свадьба пела и плясала
И крылья эту свадьбу вдаль несли
Широкой этой свадьбе было места мало
И неба было мало и земли
Широкой этой свадьбе было места мало
И неба было мало и земли
Вот промчались тройки звонко и крылато
И дыхание весны шло от них
И шагал я совершенно неженатый
И жалел о том что я не жених
А где то свадьба свадьба свадьба пела и плясала
И крылья эту свадьбу вдаль несли
Широкой этой свадьбе было места мало
И неба было мало и земли
Широкой этой свадьбе было места мало
И неба было мало и земли
Широкой этой свадьбе было места мало
И неба было мало и земли
Юрий Кузнецов
11 февраля 2021 года исполнилось 80 лет со дня рождения русского поэта Юрия Кузнецова. К этому имени можно добавить эпитеты: большой, выдающийся, самобытный, уникальный… И все-таки главным будет – «русский». Потому что русская тема, русская душа, космос русской истории – были основой его творчества.
Завижу ли облако в небе высоком,
Примечу ли дерево в поле широком –
Одно уплывает, одно засыхает.
А ветер гудит и тоску нагоняет.
Что вечного нету – что чистого нету.
Пошёл я шататься по белому свету.
Но русскому сердцу везде одиноко.
И поле широко, и небо высоко.
Стоит отметить, что лишь в Азербайджане вышла переводная книга стихов Юрия Кузнецова. А это значит, что и Европе, и Америке этот крупнейший русский поэт оказался чужд и неинтересен.
Мне вспоминается первый приезд Юрия Кузнецова во Владимир. Тогда в 96-м он посетил наш город в качестве руководителя одного из семинаров Всероссийского совещания молодых литераторов. В ДК Химзавода был организован большой литературный вечер. Представляя Кузнецова, ведущий сказал: «Когда нас везли сюда за оконным стеклом автобуса проплыл рекламный щит: «Такой-то банк – возможно лучший банк России». Возможно лучший поэт России – Юрий Кузнецов». Понятно, что слово «возможно, ведущий употребил, чтобы снизить пафосность момента. Конечно же, Кузнецов был лучшим – без всяких оговорок. Другое дело, что тогда, а тем более, сейчас не все это видят и понимают.
Литературный феномен Кузнецова – загадочен. Его поэтическая родословная туманна. Друзья-соратники. За исключением Вадима Кожинова – где они? Пожалуй, лучше самого поэта никто об этой его одинокости не сказал: «Звать меня Кузнецов. Я – один. Остальные – обман и подделка». И то сказать – как такую расхожую на Руси фамилию, можно было сделать громким именем. Да что там – именем – паролем для многих читателей. А он это смог.
Вот уж не человек, а айсберг, в котором всё основное было внутри – под водой, а на поверхности… Простота стиха – поразительная: вереница глагольных рифм, и вообще отношение к рифме – чисто армейское – строгая и прочная – не более того. Никаких выкрутасов с размером и фонетикой. И вместе с тем – удивительная напряженность текста, его одухотворенность и надмирность.
А ведь Кузнецов и в жизни – всем своим обликом был прост и естественен, отрицая всякую игру и актерство. Давайте, вспомним все эти бесчисленные шейные платочки Вознесенского, разноцветные рубахи Евтушенко, неизменный кожаный пиджачок Окуджавы, или черные водолазки Высоцкого… А у Кузнецова на всех фото – обычный пиджак, обычный галстук, белая сорочка… В связи с чем еще одно личное воспоминание.
Начало февраля 2000 года. Кузнецов во второй раз приезжает во Владимир – на Французовские дни – в составе небольшой писательской делегации из столицы. Правда, центральной фигурой этой делегации становится (о, времена. ) дьякон Андрей Кураев. Что и говорить – медийная фигура. Все идут сюда – в областную библиотеку, а Кузнецов остается в гостинице. Ведь сказано: «Звать меня Кузнецов – я один…» Между тем, литературный вечер в библиотеке заканчивается, уже пора перемещаться к месту проведения фуршетного ужина… И только тут кто-то вспоминает, что Юрий Кузнецов остался голодным в гостинице. Делать нечего: меня направляют вызволять поэта оттуда. Стучу в дверь. Слышу голос: «Войдите». Вхожу в номер: На кровати в клубах табачного дыма лежит Кузнецов. Причем, в неизменной своей белой сорочке, галстуке, брюках и ботинках. Предвижу удивление: как! – столичный поэт, лауреат государственной премии, культурный и воспитанный человек – и на кровати в ботинках. А вы как хотите – чтобы Кузнецов лежал в галстуке и – босиком? Или в носках что ли. Нет, увольте: это Лев Толстой может быть босиком. А Кузнецов – только в ботинках. Ну, может, он газетку какую подложил… Наверное, что-то там было подложено, я только не приметил. Тут другое важно. Я ведь увидел Кузнецова таким, каким его мало кто видел: и это был его подлинный, если хотите – обобщенный образ. Скажете: да как же поэт такого космического масштаба может лежать на заурядной гостиничной кровати и при этом являть собой некий обобщенный образ? Да он должен лежать на вершине холма и не в клубах табачного дыма, а в облаке небесном! В том и дело, что Кузнецову нет никакой разницы – где и на чем лежать: он что на кровати, что на холме будет погружен в свои прозрения о судьбах мира и России, рождая строки новых стихов.
Многие, кто сталкивался с Юрием Кузнецовым, говорят о его высокомерии, даже надменности. Не знаю. В моем случае ничего подобного не было. Едва я произнес с порога: «Юрий Поликарпович, я послан за вами, нас ждут на ужин» – как Кузнецов уяснив, что перед ним не случайный командировочный, перепутавший гостиничный номер, а некий вестник – был уже на ногах и в пиджаке. Тут и пальто возникло на его высокой статной фигуре. И мы двинулись в путь.
А вот на тему того же кажущегося высокомерия пишет Александр Проханов: «Да, Кузнецов нередко при встречах казался смотрящим куда-то поверх тебя – но таков уж был его рост, да и осанка не знала сутулости и согбенности, и голову он всегда держал прямо, из-за чего с ним было сложно встретиться взглядом, что и порождало у кого-то известный комплекс. Но однажды мы повстречались с ним утром в дачном лесу, и так уж случилось, что я спускался с пригорка, а он на него всходил, поэтому оба мы, поздоровавшись и обменявшись привычными фразами о погоде да о литфонде, задравшем цену аренды, невольно какое-то краткое время смотрели прямо в глаза друг другу. Может быть – даже в первый раз в жизни, но точно – в последний, как это, к величайшей горести, оказалось… И тут я увидел воочию: сколько же грусти, усталости, сколько невысказанного, глубокого, обращённого к встречному света было в его открытом и чистом взоре!
Выработался стереотип: если поэт – значит, лирик. Т.е. человек пишущий прежде всего о себе: о своих чувствах и переживаниях, о своем личном впечатлении от картин окружающего его мира. А ведь среди древних – большинство было эпиками. Один Гомер чего стоит. Кстати, вот как наш юбиляр поминает древних:
…Увы! Навеки занемог
Торжественный глагол.
И дым забвенья заволок
Высокий царский стол.
Где пил Гомер, где пил Софокл,
Где мрачный Дант алкал,
Где Пушкин отхлебнул глоток,
Но больше расплескал.
Вот и стихи Кузнецова, собранные в один могучий том, – это эпос. А поскольку эпос всегда мифологичен, то мифотворца равного Кузнецову в русской поэзии не было. И, видимо, уже не будет.
ЗНАМЯ С КУЛИКОВА
Сажусь на коня вороного –
Проносится тысяча лет.
Копыт не догонят подковы,
Луна не настигнет рассвет.
Сокрыты святые обеты
Земным и небесным холмом.
Но рваное знамя победы
Я вынес на теле моём.
Я вынес пути и печали,
Чтоб поздние дети могли
Латать им великие дали
И дыры российской земли.
Творчество Кузнецова как бы завершает собой огромный круг русской словесности, берущий свое начало в фольклоре – в былинах и народных сказаниях. Поэтому не правы те, кто видит в стихах Кузнецова этакого сверхчеловека, созданного больным воображением Ницше. Не сверхчеловек это – а русский богатырь.
Твоя рука не опускалась
Вовек, о русский богатырь!
То в удалой кулак сжималась,
То разжималась во всю ширь.
…Врагам надежд твоих неймётся.
Но свет пойдёт по всем мирам,
Когда кулак твой разожмётся,
А на ладони – Божий храм.
Но герой-богатырь – это в стихах, а в жизни Юрий Кузнецов ничего героического собой не представлял. Да и сама его биография была самой обычной. Разве что служба в Армии в начале 60-х на Кубе – аккурат в разгар Карибского кризиса. А так – родился на Кубани, учился, издал там свою первую книжку с простым названием «Гроза», потом перебрался в столицу, окончил Литинститут, начал работать в московских издательствах и редакциях. В 74-м выпустил в столице книгу «Во мне и рядом даль», пришла известность. Конечно, это не была слава Евтушенко и Вознесенского начала 60-х. Но все-таки. Пристальный читатель увидел, что в русскую литературу пришел новый поэт, который ощущает эту саму даль внутри себя и снаружи, который знает, что в России «Край света за первым углом», понимает, что «Душа верна неведомым пределам», и убежден, что никому на земле не дано распутать «Русский узел» – разве что Богу. У Кузнецова не было проблем с изданием: всего при его жизни вышло более 20 книг стихов. И читатель у него был и критика… И все-таки – большое видится на расстоянье. И мне кажется, подлинный масштаб поэта при его жизни, смогли разглядеть немногие. Теперь после смерти поэта (а его не стало в ноябре 2003-го) – это сделать проще.
С другой стороны после смерти Кузнецова вышла всего лишь одна его поэтическая книга «Крестный ход». Да и то, по словам вдовы поэта издатели умудрились исказить название сборника, который должен был называться: «Крестный путь». Даже в серию «ЖЗЛ», которая в наше время разрастается до невероятных размеров, Кузнецов до сих пор не попал. Академического издания тоже не удостоился. Впрочем, что еще ждать от нынешнего безвременья.
Когда рухнула советская империя и в стране начались гайдаровские реформы, Кузнецов сразу ощутил, что земля уходит из-под ног – Русская земля – и поэзия его изменилась. На смену некоторой умозрительности пришло реальное ощущение происходящей трагедии. Не напиши в 90-е Кузнецов вот этих двух малотиражных книжек: «До свиданья! Встретимся в тюрьме» и «Русский зигзаг» – его творческий портрет был бы не столько ярок и отважен. В эти годы его стихи приобретают явную злободневность, отнюдь не теряя при этом надмирной эсхатологичности. Вот записочка на манжете, посвященная закрытию патриотической газеты «День», и прочтенная на одном из литературных вечеров:
С Востока свет, мы разумеем: «День»…
Из бездны вышел мрачный Дант как тень.
– Что нового в аду? – его спросили.
Ответил Дант: – Всё то же, что в России,
Но видно, дьявол с вами не в ладу:
Он запретил газету «День» в аду.
А вот еще стихотворение тех лет:
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Всё опасней в Москве, всё несчастней в глуши,
Всюду рыщет нечистая сила.
В морду первому встречному дал от души,
И заныла рука, и заныла.
Всё грозней небеса, всё темней облака.
Ой, скаженная будет погода!
К перемене погоды заныла рука,
А душа – к перемене народа.
А в последние годы своей жизни Кузнецов обращается к православной теме. Он – весь пронизанный языческим славянским фольклором, отодвигает в сторону свою «библию» – трехтомные «Поэтические воззрения славян на природу» Афанасьева и входит в мир Евангелия.
Кузнецов пишет и публикует в «Нашем Современнике» большие поэмы: «Путь Христа» и «Сошествие в ад». Произведения не во всем соответствуют церковным канонам, но важно само обращение к христианской теме.
И еще один значимый труд Кузнецова этих лет – перевод на современный русский язык сочинения древнерусской словесности: «Слово о законе и благодати» святого митрополита Киевского и всея Руси Илариона, выполненный по благословению Патриарха Алексия II.
Кстати, возвращаясь к воспоминанию о приезде Кузнецова во Владимир – тогда в феврале 2000-го. А зачем приезжал-то. В библиотеку со всеми не пошел, весь фуршетный ужин в мастерской Бориса Французова просидел молча. Правда, на следующий день побывал на лит. вечер в ОДРИ, но прочитал лишь своих «Маркитантов». Вот разве что в начале дня столичную компанию мы свозили к храму Покрова на Нерли. На этот раз Кузнецов не остался в гостинице, а сел в автобус со всеми, в задумчивости обошел храм, вошел внутрь, поставил свечку… Получается, что это и было главной целью его поездки в наш город.
А в завершение ещё одно стихотворение Юрия Кузнецова:
Поэзия есть свет, а мы пестры.
В день Пушкина я вижу ясно землю,
В ночь Лермонтова – звёздные миры.
Как жизнь одну, три времени приемлю.
Я знаю, где-то в сумерках святых
Горит моё разбитое оконце,
Где просияет мой последний стих,
И вместо точки я поставлю солнце.
Снег на ладони
В штатах телемост проводит Познер.
Нам не до него, и слава Богу.
Новый мир вчера был не опознан,
Старый – пал на пыльную дорогу.
Мысль одна – пуста и бестолкова,
Как ефрейтор Бровкин в карауле:
Что сварила Танька Шестакова
В нашей нержавеющей кастрюле?
Будет суп скоромный или постный?
Думая об этом как впервые,
На скамейке хмуро курят «Космос»
Пономарь и Пятничко. Живые.
.
А ночь шумит и движется как поезд,
С платформы Сон до станции Проснись
И там где виден Ориона пояс,
Опять летит нерусский мальчик Нильс.
Куда, зачем, какие к чёрту гуси?
Уставший Мартин как «Farman» коптит,
Но ты спешишь и звёзды словно бусы
Рассыпались по Млечному Пути.
В твоём полёте некая система,
Маршрут цивилизации иной.
Вперёд! Вперёд! Там крысы Глимингема
Тебе готовят подвиг под Луной.
Там короли, отлитые из бронзы,
Там гном в петле верёвки бельевой,
Читаешь сказку, как всё несерьёзно,
Но Розенбом пока ещё живой.
Мы с Нильсом так похожи в этом джазе,
Мы оба смотрим в небо по ночам.
У каждого есть Акки Кнебекайзе,
Скользящая у левого плеча.
.
.
И встать.
Отхрумкав всё назад.
На все свои четыре точки.
О, не учи меня азам,
Как выживают одиночки.
И сесть.
И, дух переведя,
Завыть, как ветер из колодца.
Луны украденный медяк
Считать прямым потомком солнца.
.
У ходиков – задумчивая рожица.
И маятник, как галстук на груди.
Им, может быть, сейчас идти не можется,
но гирька заставляет их идти.
***
Моя задача не абстрактна:
взглянуть на мифы свысока –
дискредитировать Геракла
как диктатуру дурака.
***
Чтоб не разжечь в державе ссору,
вручает поровну страна
и патриоту, и филеруЛейт
одни и те же ордена.
***
Тюрьма на улице Искусства
сбивает мысли на лету.
Колючей проволоки сгусток
застрял у времени во рту.
***
Ах, довольны звери-птицы,
рады села-города:
уезжает Солженицын
за границу навсегда!
***
Жует, сопит и топчется,
сморкается в кулак.
Толпа – еще не общество,
хоть над толпою – флаг.
***
Я перед ней не млею, не дрожу,
люблю ее, хоть будь она и строже.
Но если выбор – весело скажу:
«Россия – мать, но Истина – дороже!»
***
За что разбой, пожары, беды,с
лепых убийств девятый вал.
. Не пожелай жены соседа,
чтоб он твоей не пожелал.
***
Ну что вы, в полет не годится.
Дай бог, чтоб яиц нанесла.
Хоть курица все-таки птица,
но дело в устройстве крыла.
***
На сцену падал бутафорский снег.
С фальшивой болью всхлипнула валторна.
На сцене грубо «умер» человек,
а в зале кто-то плакал непритворно.
***
Я не поэт. Стихи – святое дело.
В них так воздушно, нежно и светло.
Мне ж дай предмет, чтоб тронул – и запело,
или хотя бы пальцы обожгло.
***
II
Стоит мужик
среди веков,
А кем служил? А кто таков?
Он и богов,
и дураков
лишал покоя, как оков.
А с башмаков его
пыльца –
для пудры властного лица.
Он подлеца
и короля
пушил, да так, что о ля-ля!
Он королев
держал в плену,
хотя не тронул ни одну.
Он брал за горло
цвет и свет,
ему сам демон был сосед.
Как я пишу стихи
Мне фразу жалко, если это фраза,
а не пустые вывихи экстаза.
«И сбылся Гитлер – сон больной планеты. »
Над этой фразой бьюсь уж в сотый раз.
Что к ней пристроить? Разве что вот это:
«Какой же сон глядит Земля сейчас?»
А дальше мигом строчка пристегнется:
«Мне Землю жалко. Пусть она проснется!»
Как забилась в урмане птица.
* * *
Как забилась в урмане птица
майской ночью вблизи жилья.
Кто-то должен сейчас родиться.
Верно, матушка, вот он – я!
Год рожденья – сороковой,
ни трагичный, ни роковой.
И по сталинскому портрету
тараканий ползет конвой.
И дед Кутил над моей кроваткой
кричал: «Ай, Сталин, дурак, ваш бродь!
Забрить в солдаты? Да рановато!
Загнать в поэты? А сам пойдёть!»
Хвалю запев в любом рассказе.
* * *
Хвалю запев в любом рассказе,
и сам начну издалека:
. Стоят казармы на Парнасе,
снежком присыпаны слегка.
Здесь начеку зимой и летом
поручик Лермонтов и Фет.
И сам Шекспир здесь спит одетым
уже четыре сотни лет.
Лишь иногда тумана стенка
качнется в мареве луны, –
и на свиданье Евтушенко
крадется мимо старшины.
Лишь иногда майорской дочке
ударят в сердце соловьи, –
и Вознесенский прячет очи,
еще хмельные от любви.
Бессмертье скучное изведав,
томятся пленники времен.
И за казармой Грибоедов
из пистолета бьет ворон.
Вот так великие зимуют,
и дозимуют, наконец, –
когда к Парнасу напрямую
прискачет пламенный гонец.
И Блок ружьем ссутулит спину,
и Маяковский – с палашом.
Парнас пустеет, а в долину
стремятся вороны гужом.
Война сегодня быстротечна,
война бездумна и беспечна,
война всеядна, как война, –
ей даже музыка нужна.
Но под полотнищами света,
под вой военныя трубы –
конец войне, и над планетой
взошли салютные столбы.
И сквознячком в народной массе
летает дым – победный чад.
Гудит толпа. А на Парнасе
казармы холодно молчат.
Никто, наверно, не вернулся,
никто, наверно, не вернулся.
Совсем озябшая березка,
над ней – холодная звезда.
Но – чуткий звук. А может, просто
звенит святая пустота.
Но вздрогнет заяц на опушке,
но веткой белочка качнет,
но скрипнет дверь, и выйдет Пушкин,
и кружкой снегу зачерпнет.
Не расплескайте, милый друг.
* * *
Г.Ковалю
Не расплескайте, милый друг,
как ручеек из теплых рук, –
среди порядочных людей,
среди ворон и лебедей,
среди подонков и калек –
не расплескайте интеллект.
Крякутной
Нэт
Беспечно солнце наслаждалось
злачёной лопастью креста.
А в мире что-то ожидалось, –
наверно, новая беда.
Кому – беда, кому – веселье
под колокольную молву.
Попы, угрюмые с похмелья,
персты уткнули в синеву.
Там, на обрыве колокольни,
Никитка-вор стоял с утра.
Давал урок всей русской голи,
что голь на выдумки хитра.
Шумел, как бес, смешил старушек,
и знал, крылатый баламут,
что скоро с простеньких церквушек
кресты пропеллерно рванут!
Как гипотеза не стала теорией
(баллада)
Сотворение Земли
(сказка)
В пустой пустоте жил никто никогда,
И вот – надоела ему пустота.
Он взял пустоту, и у звезд на виду –
он с солнечным светом смешал пустоту.
Добавил чего-то к пустой пустоте,
скрутил, раскатал, подсушил на звезде.
И бросил во тьму, и, скажите на милость,
Земля получилась! Земля закрутилась!
Сотворение Земли
(гипотеза)
Выплакавшись всласть, мы легко вздохнем. А теперь – вперед! Снова бить ключом!
Что сверкает сквозь туманы и снег
так заманчиво, упорно и броско?
Это новый позолоченный век –
не поэзия, не проза, а прозка.
Рифмоплеты! распусти пояса!
Вашим глоткам будет пир несказанный.
Спор идет во всю планету и за,
спор о том, кто нынче самый-пресамый.
Самый розовый-какой-то француз –
самым кислым умывается квасом.
Самый сильный не Христос Иисус,
самый сильный – ломовик Юрий ВласовHelena.
И действительность – она такова:
не поверим мы в Христосовы стоны.
Крест – он весит, может, центнера два –
Юрий Власов поднимает полтонны.
Самый зоркий человек увидал:
падал с храма самый трезвенький патер.
Он ударился о камни и стал
самый лучший на планете оратор.
Есть и самая большая свинья,
есть и самые душистые трупы.
Самый умный человек – это я,
потому что мой сосед – самый глупый.
Две ромашки у меня в волосах,
потому что мой соперник с рогами.
Я мыслитель! Потому что в лесах
бродит кто-то, обделенный мозгами.
И сверкает сквозь туманы и снег
вся в бензиновых разводах полоска.
Это самый позолоченный век,
не поэзия, не проза, а прозка!
Я боюсь музыкантов.
* * *
Я боюсь музыкантов, –
не военных, а мирных.
У военных – рожок,
барабан да труба.
А у тех – крутолобых,
молчаливых, настырных –
в отрешенных зрачках
притаилась Судьба.
. На сеансе гипноза
зал ехидно настроен,
и волшебник от злости
зеленеет, как сыр.
Он кричит через зал: –
Уходите, Бетховен.
Вы мешаете мне
одурачивать мир.
И уходит во мрак –
человек или демон?
Хоть еще не небесный,
но уже неземной.
Я боюсь музыкантов,
и бетховенской темой
я бесстрашно, безбожно,
безнадежно больной.
«Я вижу только темное. »
* * *
Я вижу только темное,
безрадостно-бездонное.
Я вижу черных рыцарей,
я вижу горьких вдов.
Я вижу только черное,
пороком закопченное,-
чтоб вдруг на миг ослепнуть
от тысячи цветов!
Зарифмуем моменты про долги и проценты
Ей приснилась деревня,
голубая вода,
молодые деревья,
молодые года.
Ни рожденья, ни смерти,
ни двора, ни кола.
Тихо звякают серьги
голубого стекла.
И проснулась Алена
под таинственный звяк.
По квартире влюбленно
пробегает сквозняк.
На столе – сторублевка,
под кроватью – шкатулка,
в уголочке – обновка:
бескурковая тулка.
(Не хватало полсотни
на златое кольцо –
и бедовый охотник
заложил ружьецо.
Бабка хищно погладит
бескурковку – и вмиг
на охотничьей свадьбе
помрачнеет жених).
. Все премного довольны:
не бабуся, а банк!
А один малахольный
заложил свой талант.
Деньги надо на спички,
на стаканчик крови.
Деньги – чудо-кирпичики
на фундамент любви.
Деньги! деньги! и деньги.
На прощальный венок.
. Вновь запели ступеньки.
Осторожный звонок.
Обомлела Алена
под таинственный звяк.
По квартире влюбленно
пролетает сквозняк.
Что ей снилось под утро.
Ни двора, ни кола.
Чьи-то черные кудри,
да кого-то звала,
да приникла к плечу его
в затемненном саду.
. И Алена почуяла
за дверями беду.
Рот ее треугольником
вдоль по комнате мечется.
. Тихо входит Раскольников
санитар человечества.
. Здесь случайность.
* * *
. Здесь случайность.
В серьезность не верю!
Здесь просчет хулиганистых рук.
Краем мысли
тогда, в «Англетере»,
он хотел, чтоб не выдержал крюк.
.
Этот город был при Августе основан,
При Тиберии стеною опоясан,
Много раз с тех пор был переименован,
Но величием ни разу не наказан.
Город мал, но тем решительней гордится
Черепками в Лету канувших мистерий.
Если выпало в империи родиться,
То борись за разрушение империй.
Ведь тогда, на общем скромном антураже,
Даже мусор неким весом обладает.
Скоро осень. К октябрю пустеют пляжи,
И ночами всё заметней холодает.
«Лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть»
***
Простые, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она,-
Они на листья золотые
Глядят, гуляя дотемна.
Их речь уже немногословна,
Без слов понятен каждый взгляд,
Но души их светло и ровно
Об очень многом говорят.
В неясной мгле существованья
Был неприметен их удел,
И животворный свет страданья
Над ними медленно горел.
Изнемогая, как калеки,
Под гнетом слабостей своих,
В одно единое навеки
Слились живые души их.
И знанья малая частица
Открылась им на склоне лет,
Что счастье наше — лишь зарница,
Лишь отдаленный слабый свет.
Оно так редко нам мелькает,
Такого требует труда!
Оно так быстро потухает
И исчезает навсегда!
Как ни лелей его в ладонях
И как к груди ни прижимай,-
Дитя зари, на светлых конях
Оно умчится в дальний край!
Простые, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она,-
Они на листья золотые
Глядят, гуляя дотемна.
Теперь уж им, наверно, легче,
Теперь всё страшное ушло,
И только души их, как свечи,
Струят последнее тепло.
Николай Заболоцкий
____________
Дедушка ест грушу на лежанке,
Деснами кусает спелый плод.
Поднял плеч костлявые останки
И втянул в них череп, как урод.
Иван Бунин
___________
Лет через пять, коли дано дожить,
Я буду уж никто: бессилен, слеп.
И станет изо рта вываливаться хлеб,
И кто-нибудь мне застегнет пальто.
Неряшлив, раздражителен, обидчив,
Уж не отец, не муж и не добытчик.
Порой одну строфу пролепечу,
Но записать ее не захочу.
Смерть не ужасна — в ней есть высота,
Недопущение кощунства.
Ужасна в нас несоразмерность чувства
И зависть к молодости — нечиста.
Не дай дожить, испепели мне силы.
Позволь, чтоб сам себе глаза закрыл.
Чтоб, заглянув за край моей могилы,
Не думали: «Он нас освободил».
Давид Самойлов
________
***
Старость одномерна и проста:
снегопад последнего поста,
знобкий шорох птиц на холоду,
колея на тающем пруду.
Зеленеет мерзлая вода,
то сюда оттуда, то туда
с колотушкой ходит через лес
равномерный колокол небес.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+