ночь настала месяц всходит поле

Ночь настала месяц всходит поле

О сказке «Конёк-горбунок» и её авторе

Весёлую сказку в стихах о приключениях крестьянского сына Иванушки-дурачка и его волшебного конька-помощника написал русский сказочник ПЁТР ПАВЛОВИЧ ЕРШОВ. И хотя некоторые литературоведы приписывают авторство другим писателям (в частности, А. С. Пушкину), большинство учёных признаёт «Конька-горбунка» произведением Ершова.

Пётр Ершов родился в 1815 году в деревне Безруково Ишинского уезда Тобольской губернии. С детства мальчик отличался живым умом, наблюдательностью, любовью к родному краю. Он с интересом относился к быту, обычаям и традициям людей, его населявших. Всё это потом помогло Ершову в литературной деятельности, когда он мастерски живописал народные характеры своих персонажей, наделяя их привычками и чертами, которые были так свойственны русскому человеку. Широкую литературную известность принесла Ершову сказка «Конёк-горбунок», написанная им ещё в студенчестве. Сам автор говорил, что произведение это истинно народное, почти слово в слово взятое из уст рассказчиков, а он лишь обработал его, придав ему литературную форму. И действительно, подобный сюжет можно встретить даже в норвежских сказках. Народный язык – живой, яркий – слышится в «Коньке-горбунке».

За юмор, иронию, точность в изображении русского народного характера сказка полюбилась не только детям, но и взрослым. В наше время сюжет по-прежнему не теряет своей актуальности. И вот уже много-много лет подряд приключения доброго и простодушного Иванушки и его чудо-конька остаются едва ли не самым популярным произведением для маленьких читателей.

Источник

Конёк-горбунок (Ершов)/1834 (ВТ)

Это произведение находится также в общественном достоянии в США, поскольку оно было опубликовано до 1 января 1926 года.

КОНЕК-ГОРБУНОК

За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе, — на земле,
Жил старик в одном селе.
У крестьянина три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Братья сеяли пшеницу,
Да возили под столицу:
Знать столица та была
Не далеко от села.
Там пшеницу продавали,
Деньги счетом принимали,
И, с телегою пустой,
Возвращалися домой.

В долгом времени, аль вскоре,
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить,
И пшеницу их косить.
Мужички такой печали
От рожденья не видали.
Стали думать да гадать —
Как бы вора им поймать,
И решили всенародно:
С ночи той поочерёдно
Полосу свою беречь,
Злого вора подстеречь.

Только стало лишь смеркаться, —
Начал старший брат сбираться,
Взял и вилы и топор,
И отправился в дозор.
Ночь ненастная настала;
На него боязнь напала,
И со страху наш мужик
Завалился на сенник.
Ночь проходит; день приходит.
С сенника дозорный сходит,
И обшед избу кругом,
У дверей стучит кольцом.
«Эй! вы, сонные тетери!
«Отпирайте брату двери;
«Под дождем я весь промок
«С головы до самых ног.»
Братья двери отворили,
Караульного впустили,
Стали спрашивать его,
Не видал ли он чего.
Караульный помолился,
Вправо, влево поклонился,
И прокашлявшись, сказал:
«Целу ноченьку не спал;
«На мое ж притом несчастье,
«Было страшное ненастье,
«Дождь вот так ливмя и лил;
«Под дождем я всё ходил;
«Правда было мне и скучно,
«Впрочем всё благополучно.»
Похвалил его отец:
«Ты, Данило, молодец!
«Ты вот так сказать примерно,
«Сослужил мне службу верно,
«То есть, будучи при том,
«Не ударил в грязь лицом.»

Снова начало смеркаться,
Средний сын пошел сбираться,
Взял и вилы, и топор
И отправился в дозор.
Ночь холодная настала,
На него тоска напала,
Зубы начали плясать,
Он — ударился бежать,
И всю ночь ходил дозором
У соседки пред забором.
Только начало светать,
У дверей он стал стучать.
«Эй! вы, сони! что вы спите?
«Брату двери отоприте;
«Ночью страшный был мороз,
«До костей я весь промерз.»
Братья двери отворили,
Караульного впустили,
Стали спрашивать его,
Не видал ли он чего.
Караульный помолился,
Вправо, влево поклонился,
И сквозь зубы отвечал:
«Всю я ноченьку не спал.
«Да к моей судьбе несчастной,
«Ночью холод был ужасной,
«До костей меня пробрал;
«Целу ночь я проскакал,
«Слишком было несподручно.
«Впрочем всё благополучно.»
И ему сказал отец:
«Ты, Гаврило, молодец!»

Стало в третий раз смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Он и усом не ведет,
На печи в углу поет
Изо всей дурацкой мочи:
«Распрекрасные вы очи.»
Братья ну его ругать,
Стали в поле посылать;
Но сколь долго ни кричали,
Только время потеряли ;
Он ни с места. Наконец
Подошел к нему отец,
Говорит ему:«Послушай,
«Ты поди в дозор, Ванюша,
«Я нашью тебе обнов,
«Дам гороху и бобов.»
Вот дурак с печи слезает,
Шапку на-бок надевает,
Хлеб за пазуху кладет,
И шатаяся идет.

Ладно, думает Иван,
И в пастуший балаган
Кобылицу загоняет,
Дверь рогожей закрывает,
И лишь только рассвело,
Отправляется в село,
Напевая громко песню:
«Ходил молодец на Пресню.»

Вот он всходит на крыльцо,
Вот берется за кольцо ;
Что есть силы в дверь стучится,
Так что кровля шевелится,
И кричит на весь базар,
Словно сделался пожар.
Братья с лавок поскакали,
Заикаяся, вскричали:
«Кто стучится сильно так?» —
«Это я! Иван дурак!» —
Братья двери отворили,
Караульного впустили,
И давай его ругать, —
Как он смеет так стучать.
А дурак наш, не снимая
Ни лаптей, ни малахая,
Отправляется на печь,
И ведет оттуда речь
Про ночное похожденье,
Старику на удивленье.
«Целу ноченьку не спал,
«Звезды на-небе считал;
«Месяц ровно также светил,
«Я порядком не приметил.
«Вдруг приходит дьявол сам,
«С бородою и с усам;
«Рожа словно как у кошки,
«А глаза — так что те ложки.
«Он пшеницей стал ходить
«И давай хвостом косить.
«Я шутить ведь не умею,
«И вскоча ему на шею,
«Уж носил же он, носил,
«Так что выбился из сил;
«В воровстве своем признался,
«И пшеницу есть заклялся.»
Тут рассказчик замолчал,
Позевнул и задремал.
Братья, сколько ни серчали,
Не смогли, захохотали,
Подпершися под бока,
Над рассказом дурака.
Сам отец не мог сдержаться
Чтоб до слез не посмеяться;
Хоть смеяться, так оно
Старикам уж и грешно.

Вот однажды брат Данило,
(В праздник, помнится, то было)
Возвратившись с свадьбы пьян,
Затащился в балаган.
Там увидел он красивых
Двух коней золотогривых,
Еще третьего конька,
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
«Хе! теперь-то я узнал,
«Для чего здесь дурень спал,
(Говорит себе Данило)
«Дай скажу о том Гавриле.»
Вот Данило в дом бежит
И Гавриле говорит:
«Посмотри, каких красивых,
«Двух коней золотогривых
«Наш дурак себе достал,
«Ты таких и не видал.»
И Данило да Гаврило,
Что в ногах их мочи было,
Через кочки, чрез бурьян,
Побежали в балаган.

Время катит чередом
Час за часом, день за днем;
И чрез первую седьмицу
Братья ехали в столицу,
Чтоб товар свой там продать,
И на пристане узнать :
Не пришли ли с кораблями
Немцы в город за холстами,
И нейдет ли Царь Салтан
Бусурманить Христиан?
Вот Иконе помолились,
У отца благословились,
Взяли двух коней тайком
И отправились потом;
Удалого погоняют,
Да о деньгах рассуждают.

Вдруг дурак — часов чрез пять —
Вздумал в поле ночевать.
Дураку ли мешкать?
Дело У него в руках кипело ;
Он околицей идет,
Ест краюшку да поет.
Вот рогожу поднимает,
Руки в боки подпирает,
И с прискочкою Иван
Боком входит в балаган.

Всё по прежнему стояло,
Двух коней как не бывало,
Лишь бедняжка Горбунок
У его вертелся ног,
Хлопал с радости ушами
И приплясывал ногами.
Как завоет тут Иван,
Опершись о балаган :
«Ой, вы, кони буры-сивы,
«Мои кони златогривы!
«Я кормил-то вас, ласкал;
«Да какой вас чёрт украл?
«Чтоб пропасть ему — собаке!
«Чтоб издохнуть в бояраке!
«Чтоб ему на том свету
«Провалиться на мосту!
«Ой, вы, кони буры-сивы,
«Мои кони златогривы.!»

Тут конек его прервал:
«Не тужи Иван! (сказал)
«Велика беда, — не спорю;
«Но могу помочь я горю.
«Ты на чёрта не клепли,
«Братья коней увели,
«Как поехали из дому.
«Но что мешкать по пустому,
«На меня скорей садись,
«Только знай себе, держись.
«Я хоть роста не большего,
«Но сменю коня другого;
«Как пущусь да побегу,
«Так и беса настигу.»

Тут конек пред ним ложится;
На него дурак садится,
Крепко за уши берет.
Горбунок-конек встает,
Черной гривкой потрясает,
На дорогу выезжает;
Вдруг заржал и захрапел,
И стрелою полетел,
Только черными клубами
Пыль вертелась под ногами.
И чрез несколько часов
Наш Иван догнал воров.

Братья, видя то, смешались,
Не на шутку испугались;
А дурак им стал кричать:
«Стыдно, братья, воровать!
«Хоть Ивана вы умнее,
«Да Иван-то вас честнее;
«Он у вас коней не крал.»
Старший брат тогда сказал:
«Дорогой наш брат,
Ванюша! «Не клади нам грех на души:
«Мы, ты знаешь, как бедны,
«А оброк давать должны.
«Вот в такой большой печали,
«Мы с Гаврилом толковали
«Всю сегодняшнюю ночь —
«Чем бы горюшку помочь?
«Так и эдак мы судили,
«Наконец вот так решили:
«Чтоб продать твоих коней
«Хоть за тысячу рублей.
«Наш отец-старик неможет,
«Работать уже не может,
«Надо нам его кормить —
«Сам ты можешь рассудить.»

«Ну, коль эдак, так ступайте,
«(Говорит Иван) продайте
«Златогривого коня;
«Да возьмите ж и меня.»
Оба брата согласились,
И все вместе в путь пустились.
Стало на небе темнеть ;
Воздух начал холодеть.
Братья, чтоб не заблудиться,
Вздумали остановиться.
Под навесами ветвей
Привязали лошадей,
Взяли хлеба из лукошка,
Опохмелились немножко,
И потом, кто как умел,
Песни разные запел.

Вот Данило вдруг приметил
Огонек во тьме засветил.
На Гаврила он взглянул,
Левым глазом подмигнул,
И прикашлянул легонько,
Показав огонь тихонько.
Тут затылок почесал,
И с лукавством так сказал,
Усмехаяся: «Послушай,
«Принеси огня, Ванюша!
«Ночь темна, а у меня
«Ни огнива ни кремня.»
Сам же думает Данило:
«Чтоб тебя там задавило!»
А Гаврило говорит
Тихо брату: «Может быть,
«Там станичники пристали —
«Поминай его как звали.»

Всё пустяк для дурака!
Оп садится на конька
И схватив его руками,
Бьет в круты бока ногами,
Изо всех горланит сил.
Конь взвился и след простыл.
«Буди с нами крестна сила!»
Закричал тогда Гаврило,
Осенясь крестом святым;
«Что за бес-конек под ним?»

Огонек горит светлее,
Горбунок бежит скорее,
И чрез несколько минут
При огне конек — как тут.
Тот огонь в лугу светлеет, —
Не дымится, и не греет.
Диву дался тут Иван.
«Что (сказал он) за Шайтан?
«Много блеску, много свету,
«А тепла и дыма нету.
«Эко чудо-огонек!»

Тут сказал ему конек:
«То перо, Иван, жар-птицы
«Из чертогов Царь-Девицы.
«Но для счастья своего
«Не бери себе его.
«Много, много непокою
«Принесет оно с собою.» —
«Говори ты! как не так!»
Про себя ворчит дурак;
И подняв перо жар-птицы,
Завернул его в тряпицы,
В шапку мигом положил
И конька поворотил.
Скоро к братьям приезжает
И на спрос их отвечает:
«Как туда я доскакал,
«Пень сгорелый увидал;
«Уж над ним я бился, бился,
«Так что чуть не надсадился;
«Раздувал его я с час,
«Нет, ведь, чёрт возьми! угас.
Братья целу ночь не спали,
Над Иваном хохотали:
А дурак под воз присел,
Вплоть до утра прохрапел.

<И в столицу приезжали,
Становились в конный ряд,
Супротив больших палат.

В той столице был обычай,
Коль не скажет городничий, —
Ничего не покупать,
Ничего не продавать.
Вот ворота отворяют,
Городничий выезжает,
В туфлях, в шапке меховой,
С сотней стражи городской;
Рядом едет с ним брадатый,
Называемый глашатый;
Он в злату трубу трубит,
Громким голосом кричит:
«Гости! лавки отворяйте,
«Покупайте, продавайте;
«Надзирателям сидеть
«Подле лавок, и смотреть,
«Чтобы не было содому,
«Ни смятенья, ни погрому,
«И чтобы купецкой род
«Не обманывал народ!»
Гости лавки отворяют,
Покупальщиков сзывают:
«Эй! честные господа!
«К нам пожалуйте сюда!
«Как у нас ли тары-бары,
«Всяки разные товары.»
В это время тот отряд
Приезжает в конный ряд;
Но от множества народу.
Нет ни выходу, ни входу;
Так кишмя вот и кишат,
И смеются и кричат.
Городничий удивился —
Что народ развеселился,
И приказ отряду дал,
Чтоб дорогу прочищал.
«Эй! вы, черти босоноги!
«Прочь с дороги! прочь с дороги
Закричали усачи,
И ударили в бичи.
Тут народ зашевелился,
Шапки снял и расступился.

Пред глазами конный ряд:
Два коня в ряду стоять,
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
Вь мелки кольцы завитой,
Хвост раскинут золотой.
Городничий раздивился
И два раз перекрестился.
«Чуден (молвил) Божий свет!
«Уж каких чудес в нем нет.»
Весь отряд тут усмехнулся,
Сам глашатый заикнулся.
Городничий между тем
Наказал престрого всем,
Чтоб коней не покупали,
Не зевали, не кричали,
Что он едет ко Двору —
Доложить об том Царю.
И оставив часть отряда,
Он поехал для доклада.
Приезжает во дворец.
«Ты помилуй, Царь-отец!»
Городничий восклицает,
И пред троном упадает:
«Не вели меня казнить,
«А вели мне говорить.»
Царь изволил молвить: — «Ладно,
«Говори, да только складно.» —
«Как умею расскажу.
«Городничим я служу:
«Верой, правдой отправляю
«Эту должность. » — «Знаю, знаю.»
«Вот сегодня, взяв отряд,
«Я поехал в конный ряд:
«(Подъезжаю — тьма народу!
«Нет ни выходу, ни входу.
« Я отряду приказал,
«Чтоб народ он разогнал.
«Так и сталось, Царь-Надежа!
«И поехал я — и что же?
«Предо мною конный ряд:
«Два коня в ряду стоят,
«Молодые, вороные,
«Вьются гривы золотые,
«В мелки кольца завитой,
«Золотистый хвост трубой,
«И алмазные копыта
«Крупным жемчугом обиты. »

Царь не мог тут утерпеть.
«Надо коней посмотреть,
«(Говорит он) да не худо
«И завесть такое чудо.»

Колесницу запрягли,
И ко входу подвезли.
Царь умылся, нарядился,
И на рынок покатился;
За Царем стрельцов отряд.
Вот он въехал в конный ряд
На колени все тут пали
И ура Царю кричали.
Царь раскланялся, и вмиг
С колесницы к коням прыг.
Вкруг коней он ходит, хвалит,
То потреплет, то погладит;
И довольно насмотрясь,
Он спросил, оборотясь
К окружавшим: «Эй, ребята!
«Чьи такие жеребята? «Кто хозяин?»
Тут дурак, Спрятав руки за армяк,
Из-за братьев выступает
И надувшись отвечает:
«Эта пара, Царь, моя,
«И хозяин тоже — я!» —
«Ну, я пару покупаю;
«Продаешь ты?» — «Нет, меняю.» —
«Что в промен берешь добра?»
«Два — пять шапок серебра.« —
«То есть, это будет десять.»—
Царь тотчас велел отвесить,
И, по милости своей,
Дал в прибавок пять рублей.
Царь то был великодушный!

Повели коней в конюшни
Десять конюхов седых,
Все в нашивках золотых,
Все с цветными кушаками
И с сафьянными бичами.
Но дорогой, как на смех,
Кони с ног их сбили всех,
Все уздечки разорвали,
И к Ивану прибежали.

Царь отправился назад,
И сказал ему: «Ну, брат,
«Пара нашим не дается;
«Делать нечего, придется
«При дворце тебе служить.
«Будешь в золоте ходить,
«В красно платье наряжаться,
«Словно в масле сыр кататься,
« Всю конюшенну мою
«Я во власть тебе даю:
«Царско слово в том порука.
«Что согласен?» — «Эка штука!
«Во дворце я буду жить,
«Буду в золоте ходить,
«В красно платье наряжаться,
«Словно в масле сыр кататься,
«Весь конюшенный завод,
«Царь мне даром отдает;
«То есть я из огорода
«Стану царской воевода.
«Чудно дело! Так и быть,
«Стану, Царь, тебе служить.
.
Тут подкликнул он коней,
И пошел вдоль по столице,
Вслед за царской колесницей.
И под песню дурака,
Кони пляшут трепака,
А конек его — горбатко
Так и ломится в присядку
К удивленью людям всем.
Два же брата между тем
Деньги царски получили,
В шапку накрепко зашили,
И отправили гонца,
Чтоб обрадовать отца.
Дома дружно поделились,
Оба в раз они женились,
Стали жить да поживать
Да Ивана поминать.

Но теперь мы их оставим,
Снова сказкой позабавим
Православных Христиан,
Что наделал наш Иван,
Находясь во службе царской,
При конюшне государской,
Со своим лихим коньком —
Неизменным горбунком:
Как поймал Иван жар-птицу,
Как похитил Царь-девицу,
Как кольцо её достал,
Как он в небе погулял,
Как он в солнцевом селенье
Киту выпросил прощенье,
Как, по милости своей,
Спас он тридцать кораблей,
Как в котлах он не сварился,
Как красавцем учинился.

Зачинается рассказ
От Ивановых проказ,
И от сивка, и от бурка,
И от вещего коурка.
Козы на-море ушли;
Конь поднялся от земли:
Под ногами лес стоячий,
Облака над ним ходячи, —
Это присказка: пожди, —
Сказка будет впереди.
Как, на-море Окиане,
И на острове Буяне,
Новый гроб в лесу стоит;
В гробе девица лежит;
Соловей над гробом свищет;
Черный зверь в дубраве рыщет, —
Это присказка: а вот —
Сказка че́редом пойдет.

Но сказка пойдет че́редом в другом месте: мы должны здесь остановиться. Приведенная нами первая часть творения Г. Ершова достаточно оправдывает похвалу, которую поместили мы в её начале, и может внушить всякому желание прочесть его до конца, подать надежду на истинное наслаждение и обрадовать появлением такого дарования. Полная поэма Г. Ершова состоит из трех таких же частей, и в непродолжительном времени выйдет в свет особою книгою.

Источник

Конек-Горбунок — Ершов П.П.

Часть первая. Начинает сказка сказываться

За горами, за лесами,
За широ­кими морями,
Не на небе — на земле
Жил ста­рик в одном селе.
У ста­ри­нушки три сына:
Стар­ший умный был детина,
Сред­ний сын и так и сяк,
Млад­ший вовсе был дурак.

Бра­тья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу:
Знать, сто­лица та была
Неда­лече от села.
Там пше­ницу продавали,
Деньги сче­том принимали
И с наби­тою сумой
Воз­вра­ща­лися домой.

В дол­гом вре­мени аль вскоре
При­клю­чи­лося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пше­ницу шевелить.
Мужички такой печали
Отро­дяся не видали;
Стали думать да гадать —
Как бы вора соглядать;
Нако­нец себе смекнули,
Чтоб сто­ять на карауле,
Хлеб ночами поберечь,
Злого вора подстеречь.

Вот, как стало лишь смеркаться,
Начал стар­ший брат сбираться:
Вынул вилы и топор
И отпра­вился в дозор.

Ночь ненаст­ная настала,
На него боязнь напала,
И со стра­хов наш мужик
Зако­пался под сенник.

Ночь про­хо­дит, день приходит;
С сен­ника дозор­ный сходит
И, облив себя водой,
Стал сту­чаться под избой:
“Эй вы, сон­ные тетери!
Отпи­райте брату двери,
Под дождем я весь промок
С головы до самых ног”.
Бра­тья двери отворили,
Кара­уль­щика впустили,
Стали спра­ши­вать его:
Не видал ли он чего?
Кара­уль­щик помолился,
Вправо, влево поклонился
И, про­каш­ляв­шись, сказал:
“Всю я ноченьку не спал;
На мое ж при­том несчастье,
Было страш­ное ненастье:
Дождь вот так ливмя и лил,
Руба­шонку всю смочил.
Уж куда как было скучно.
Впро­чем, все благополучно”.
Похва­лил его отец:
“Ты, Данило, молодец!
Ты вот, так ска­зать, примерно,
Сослу­жил мне службу верно,
То есть, будучи при всем,
Не уда­рил в грязь лицом”.

Стало сыз­нова смеркаться;
Сред­ний брат пошел сбираться:
Взял и вилы и топор
И отпра­вился в дозор.
Ночь холод­ная настала,
Дрожь на малого напала,
Зубы начали плясать;
Он уда­рился бежать —
И всю ночь ходил дозором
У соседки под забором.
Жутко было молодцу!
Но вот утро. Он к крыльцу:
“Эй вы, сони! Что вы спите!
Брату двери отоприте;
Ночью страш­ный был мороз,—
До живо­ти­ков промерз”.
Бра­тья двери отворили,
Кара­уль­щика впустили,
Стали спра­ши­вать его:
Не видал ли он чего?
Кара­уль­щик помолился,
Вправо, влево поклонился
И сквозь зубы отвечал:
“Всю я ноченьку не спал,
Да, к моей судьбе несчастной,
Ночью холод был ужасный,
До серд­цов меня пробрал;
Всю я ночку проскакал;
Слиш­ком было несподручно…
Впро­чем, все благополучно”.
И ему ска­зал отец:
“Ты, Гав­рило, молодец!”

Стало в тре­тий раз смеркаться,
Надо млад­шему сбираться;
Он и усом не ведет,
На печи в углу поет
Изо всей дурац­кой мочи:
“Рас­пре­крас­ные вы очи!”

Бра­тья ну ему пенять,
Стали в поле погонять,
Но сколь долго ни кричали,
Только голос потеряли:
Он ни с места. Наконец
Подо­шел к нему отец,
Гово­рит ему: “Послу­шай,
Побе­гай в дозор, Ванюша.
Я куплю тебе лубков,
Дам гороху и бобов”.
Тут Иван с печи слезает,
Мала­хай свой надевает,
Хлеб за пазуху кладет,
Караул дер­жать идет.

Поле все Иван обходит,
Ози­ра­ю­чись кругом,
И садится под кустом;
Звезды на небе считает
Да кра­юшку уплетает.

Вдруг о пол­ночь конь заржал…
Кара­уль­щик наш привстал,
Посмот­рел под рукавицу
И уви­дел кобылицу.
Кобы­лица та была
Вся, как зим­ний снег, бела,
Грива в землю, золотая,
В мелки кольца завитая.
“Эхе-хе! так вот какой
Наш воришко. Но, постой,
Я шутить ведь, не умею,
Разом сяду те на шею.
Вишь, какая саранча!”
И, минуту улуча,
К кобы­лице подбегает,
За вол­ни­стый хвост хватает
И прыг­нул к ней на хребет —
Только задом наперед.
Кобы­лица молодая,
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пусти­лась, как стрела.
Вьется кру­гом над полями,
Вис­нет пла­стью надо рвами,
Мчится ско­ком по горам,
Ходит дыбом по лесам,
Хочет силой аль обманом,
Лишь бы спра­виться с Иваном.
Но Иван и сам не прост —
Крепко дер­жится за хвост.

Нако­нец она устала.
“Ну, Иван, — ему сказала,—
Коль умел ты усидеть,
Так тебе мной и владеть.
Дай мне место для покою
Да уха­жи­вай за мною
Сколько смыс­лишь. Да смотри:
По три утренни зари
Выпу­щай меня на волю
Погу­лять по чисту полю.
По исходе же трех дней
Двух рожу тебе коней —
Да таких, каких поныне
Не бывало и в помине;
Да еще рожу конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршин­ными ушами.
Двух коней, коль хошь, продай,
Но конька не отдавай
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за чер­ную, слышь, бабку.
На земле и под землей
Он това­рищ будет твой:
Он зимой тебя согреет,
Летом холо­дом обвеет,
В голод хле­бом угостит,
В жажду медом напоит.
Я же снова выйду в поле
Силы про­бо­вать на воле”.

“Ладно”, — думает Иван
И в пас­ту­ший балаган
Кобы­лицу загоняет,
Дверь рого­жей закрывает
И, лишь только рассвело,
Отправ­ля­ется в село,
Напе­вая громко песню:
“Ходил моло­дец на Пресню”.

Уж тас­кал же он, таскал,
Чуть башки мне не сломал,
Но и я ведь сам не промах,
Слышь, дер­жал его как в жомах.
Бился, бился мой хитрец
И взмо­лился наконец:
“Не губи меня со света!
Целый год тебе за это
Обе­ща­юсь смирно жить,
Пра­во­слав­ных не мутить”.
Я, слышь, слов-то не померил,
Да чер­тенку и поверил”.
Тут рас­сказ­чик замолчал,
Позев­нул и задремал.
Бра­тья, сколько ни серчали,
Не смогли — захохотали,
Ухва­тив­шись под бока,
Над рас­ска­зом дурака.
Сам ста­рик не мог сдержаться,
Чтоб до слез не посмеяться,
Хоть сме­яться — так оно
Ста­ри­кам уж и грешно.

Источник